Карлики - Гарольд Пинтер Страница 9

– Тебе ткань нравится?

– КАКАЯ ОТЛИЧНАЯ ТКАНЬ!

– Что скажешь про покрой?

– Что я скажу про покрой? Покрой? Покрой? Какой покрой! Какой покрой! Никогда в жизни не видел такого покроя!

Он сел и застонал.

– Знаешь, где я сейчас был? – сказал Марк.

– Где?

– В Эрлс-Корт.

– У-у-у-у! Что ты там делал? Это же вообще мимо цели.

– А чем тебе не нравится Эрлс-Корт?

– Это же морг без покойника.

Зевая, Лен снял очки и потер глаза костяшками пальцев. Марк закурил и стал ходить по комнате, держа сигарету в вытянутой руке и явно что-то выискивая.

– Ты что делаешь, собираешься принести в жертву тельца?

– Вот именно.

Он нашел пепельницу и сел.

– Как ты назад-то добрался, на ночном автобусе?

– Конечно.

– На каком?

– На двести девяносто седьмом до Флит-стрит. А оттуда на двести девяносто шестом.

Лен встал, чтобы выпустить кота через черный ход. Он выглянул наружу и быстро захлопнул дверь.

– Я бы доставил тебя от Ноттинг-Хилл-Гейт за час, и ни минутой дольше, – сказал он.

– Ты меня?

– Элементарно. Без проблем. В любое время ночи. Например, ты находишься у Ноттинг-Хилл-Гейт в час пятьдесят две, нет, в час пятьдесят две – это на Шефердс-Буш, скажем, у Ноттинг-Хилл-Гейт ты в час пятьдесят шесть или в час пятьдесят семь, ты садишься на двести восемьдесят девятый и едешь до Мраморной Арки, и будешь там примерно в два ноль пять или шесть, примерно в два ноль шесть, и там ты не успеешь даже понять, где оказался, а уже пересядешь на двести девяносто первый или двести девяносто четвертый, которые идут от Эд-жуор-роуд и проезжают Мраморную Арку примерно в два ноль семь. Что я сказал? Да, правильно. Так и есть. Садишься и едешь в Олдвич, там оказываешься примерно в два пятнадцать или четырнадцать, а в два шестнадцать пересаживаешься на двести девяносто шестой от Ватерлоо, и он довозит тебя прямиком до Хэкни. А если окажешься там после трех ночи, можно проехать на всех автобусах по рабочему проездному.

– Вот уж спасибо так спасибо, – сказал Марк. – А что ты вообще делаешь у Ноттинг-Хилл-Гейт?

– У Ноттинг-Хилл-Гейт? Да я только ради тебя весь этот маршрут прокладывал. Я вообще никогда не бываю в районе Ноттинг-Хилл-Гейт.

– Я же тебе сказал, что был в Эрлс-Корт.

– Нет! – сказал Лен. – Даже не упоминай при мне это место!

Марк почесал в паху и вытянул ноги.

– А что ты делал, – спросил он, – когда я к тебе стучался?

– Что делал? Думал.

– О чем это?

– Да ни о чем. Просто ни о чем. Об этой комнате. Ни о чем. Мысли и сам процесс думания – это пустая трата времени.

– А чем тебе комната-то не нравится?

– Чем не нравится? Она не существует! Ни черта ты не понимаешь, ты не просекаешь даже то, что с меня требуют выкуп. Если кто-нибудь в ближайшее время со мной не рассчитается, я не смогу погасить долги, и тогда мне конец.

– И много с тебя требуют?

– Им просто деньги не нужны. Не устраивают их деньги, они даже слышать про них не хотят. Им подавай то, чего никто не может им предоставить. А я тоже не могу, потому что у меня самого этого нет. А, да какая разница. Все это неважно. Всему в конце концов свое место и время. Нужно принимать вещи такими, каковы они есть.

– Никогда не слышал от тебя более мудрых слов.

– Tы о чем? Что ты имеешь в виду?

– Всему свое время и место. Нужно принимать вещи такими, каковы они есть.

– Никогда не слышал от тебя более мудрых слов.

Марк прокашлялся и сплюнул в камин.

– Согласись, умеем мы польстить друг другу, – сказал Марк, вытирая рот.

– Готов с тобой согласиться, – сказал Лен, – хотя это не дает ответа на мой вопрос.

– А какой вопрос?

– Что ты здесь делаешь? Что тебе здесь нужно?

– Я думал, что ты сможешь дать мне кусок хлеба с медом.

Лен подошел к окну и поправил занавеску.

– Я знаю, что ты боишься, даже не пытайся скрывать.

– Ну да? – сказал Марк. – Чего это?

– Tы боишься, что я в любой момент могу засунуть тебе в рот кусок горячего угля. Да. Но когда настанет время, увидишь, я набью горячими угольями свой собственный рот.

– Почему это?

– Почему? Это же очевидно. Пит сможет тебе все объяснить. Он будет рядом.

– Tы так думаешь?

– Он обязательно окажется рядом, – сказал Лен, садясь на угол стола. – Но все-таки кое-что о нем я тебе скажу. Раз уж ты пришел. Как ты понимаешь, я прекрасно разбираюсь ни в чем. Ни в чем я знаю толк. Я понимаю, что такое пустота и удушье. А для Пита даже ничто является чем-то позитивным. Ничто Пита пожирает все, оно – хищник, оно – злокачественная опухоль. Но при этом, веришь или нет, он готов горло перегрызть за свою пустоту, он будет насмерть стоять за свое ничто. Он боец. Мое ничто и не подумает действовать таким образом. Оно сидит и облизывает лапы, пока я усыхаю. Это настоящее ничто – полный паралич. Ни конфликта, ни борьбы. Я – это оно. Я и есть мое собственное ничто. Это единственное, что меня обнадеживает, больше мне радоваться нечему.

– Дерьмо собачье, – сказал Марк.

– Зачем ты так говоришь?

– Моча кошачья.

– Ладно, ладно. Пусть будет по-твоему, только позволь задать тебе еще один вопрос.

– Валяй.

– Что ты имеешь против Иисуса Христа?

– Хитрый ход.

– Будешь играть?

– А в какой фирме он работает?

– Он внештатник.

– Ах вот как, – сказал Марк, – и все, что за ним числится, известно каждой собаке, так ведь?

– Все, что записано, дорогого стоит.

– Вот, значит, он какой парень, – сказал Марк. – Ну и что? Помог он тебе хоть в чем-нибудь в последнее время?

– Могу тебе сказать, что он дал мне несколько очень дельных советов, – сказал Лен и пожал плечами. – Но ведь у каждого, наверное, свое слабое место.

Он заходил по комнате, сжимая кулаки и снова расслабляя пальцы.

– Да, кстати, – сказал Марк, – до меня дошли слухи, что ты повышаешь тарифы.

Лен остановился и обернулся.

– Я повышаю? Кто тебе это сказал?

– Надеюсь, ты не собираешься урезать бюджет. Лен сел у камина лицом к Марку и улыбнулся.