Ледяной город - Карен Джой Фаулер Страница 9

Карандашом на разлинованной бумаге:

В самом унылом доме

На самой унылой улице

Самого унылого города

В мире.

Уважаемый мистер Лейн!

Мне десять лет, и в библиотеке мне не выдают книги про Вас, потому что они все стоят в отделе для взрослых. Взрослые в нашем городе очень заботятся о том, что читают дети. Но я все равно знаю, как доставать эти книги! Как Вы думаете, это правильно — не разрешать читать книги про Вас и разрешать смотреть на Вас по телевизору? Я знаю одну такую семью!

Ваша Аманда Чань.

Черными чернилами на бумаге фирмы «Итон»:

17 марта 1985 г.

Дорогой Макс!

Я знаю, ты еще не готов услышать это, но без нее тебе лучше. Она недостаточно хороша для тебя, и не одна я так думаю. Знаешь, что тебе нужно для улучшения настроения? Выпить и наплевать на все вокруг. Скажи А. Б. Эрли, что тебе давно уже пора завести новую подружку. Скажи ей, что читатели хотят видеть тебя счастливым. Это ведь она решает, так? Мы тут все считаем, прожив десять лет замужем, что у нас все хорошо, что у нас лучшая на свете семья. А потом оказывается, что муж давно поимел всех твоих подружек на барбекю или школьной вечеринке и ты одна во всем городе не знаешь этого. Настоящая жизнь совсем непохожа на роман — это просто то, что происходит. Но ты ведь можешь стать счастливым в любой момент, как только этого пожелает миссис Эрли. Почему же она не хочет? Если ты всегда будешь в таком депресняке, я перестану читать книги про тебя. Если бы это зависело от меня, я бы начала с твоих губ, а потом взялась… догадайся за что?

Я нужна тебе, но мое имя тебе совсем не нужно.

Рима решила, что это и есть неподходящее предложение, и подумала с надеждой, что следующие окажутся более конкретными.

Рукописные послания требовали немалых усилий по дешифровке. Рима стала искать что-нибудь напечатанное на машинке и нашла — на папиросной бумаге, такой тонкой, что на месте некоторых слов были дыры. Это оказался последний лист письма. Первое, что увидела Рима, было имя ее отца.

…был еще кто-то, кто хотел и мог. И вот я думаю, что Бим Лэнсилл был неспособен никого убить. Он всегда выглядел таким правильным. По-моему, на этот раз Вы ошиблись.

Держу пари, что если намазать ядом кошачьи когти, кошка слижет его, как бы ни было это противно на вкус. Кошки очень следят за собой. Я знаю, о чем говорю: у меня их двадцать две.

Конечно, это все при условии, что «Ледяной город» — детектив. Но так ли это? По аннотации на обложке нельзя сделать такого вывода. В романе ужасов кошка могла бы действовать сама по себе. Мир шире, чем Вы думаете, мистер Лейн, и та истина, к которой вы приходите, часто зависит от отправной точки. Я знала Вашего отца почти так же хорошо, как и другие. Он без восторга относился к современности и был в этом прав.

С уважением,

Констанс Веллингтон.

P. S. Про кошку — это, конечно, шутка.

Рима почувствовала невольное расположение к женщине, считавшей, что ее отца обвинили несправедливо. Она стала перебирать письма, рассчитывая найти начало послания, но безуспешно. Пальцы стали неприятно пыльными. Поставив коробку на пол, Рима пошла мыть руки и готовиться ко сну.

Она подумала о том, что на следующий день надо бы еще поискать первый лист того письма, а заодно перечитать «Ледяной город» — может, там был кто-то, собравшийся прикончить именно кошку? Это не объясняло, само собой, другие смерти, но все же убить двух человек не так скверно, как трех. Причем только убийство посредством кошки получалось тогда заранее спланированным. Только смерть жены была убийством первой степени. Но совершенным другим? Гипотетическим кошконенавистником? Пожалуй, перечитать будет в ее силах — это совсем не то, что читать. К тому же Рима перечитывала «Ледяной город» довольно часто. Если знаешь книгу вдоль и поперек, не требуется слишком много концентрации.

Максвеллу туго придется, если окажется, что все эти годы он был не прав. Он и так чувствовал себя крайне тревожно. Прямо-таки был объят страхом. Но Рима хранила верность Биму — и как ее было не понять?

Глава четвертая

(1)

«Ледяной город I»: пролог

Сегодня приходила девушка со светло-русыми волосами и острым подбородком, назвалась журналисткой. Она будто бы пишет заметки по истории Лагеря Вечной Жизни для отдела местных новостей газеты. По ее словам, люди снова интересуются коммунами из-за того массового самоубийства в Гвиане. [16]

Потом она неожиданно перешла к финалу всех этих событий: 1963 год, гибель людей, начиная с моего отца. Разве можно ее осуждать? Какой журналист не надеется найти за кулисами любой истории шантаж, секс и убийство?

В какой-то момент я подумал: не кроется ли за этим личный интерес? Может, она — дочь Кэтлин? Что-то в ее взгляде напоминало Кэтлин, этого сбрендившего эльфа.

Я приготовил ей кофе, но она не стала пить. Я показал ей отцовскую фотографию тех лет, когда он был намного моложе меня сегодняшнего, и снимок для журнала: брат Исайя стоит под ярким солнцем. Я спросил ее: согласилась бы она жить вечно, представься такая возможность? Но ответа не получил.

— Расскажите про Максвелла Лейна, — попросила она. — Ведь это вы наняли его, так?

Узнать об этом она никак не могла.

Обычно меня много спрашивают про Максвелла Лейна. У меня есть стандартные ответы, записанные и заученные. Но я никогда никому не говорил, что именно я привел Максвелла в Лагерь Вечной Жизни.

Все последние годы я заваливал себя работой, чтобы забыть об этом. Я сказал девушке, что это неправда, и указал ей на дверь. И вот я остался наедине с остывшим кофе, запахом лавандовой воды и сигаретами. Теперь я ничем не могу отгородиться от воспоминаний.

(2)

На следующий день пошел дождь — не ливневый, а куда более редкий, но достаточно громкий, чтобы перекрыть шум океана: Рима осознала это при пробуждении. Она не могла вспомнить, что ей снилось, но сны были плохими; вместо облегчения, как это бывает с большинством людей, она испытала прилив дурного настроения. Ее истинная жизнь была такова — одиночество, заброшенность, неправильные люди вокруг, и ничего не поделать с этим. Но это не означало, что сны непременно должны быть плохими. Рима решила оставаться в постели, пока голод не станет невыносимым.