Трепетные птички - Лев Портной Страница 9

Мы проделали стремительный марш-бросок и оказались на берегу чужого болота, кишевшего фантастическими гадами. Наши сейчас же развернулись в боевую линию и перешли в наступление. И грянул бой! — не на жизнь, а на совесть, не на страх, а на смерть! Правда, по характеру битвы стало ясно, что и та и другая стороны не имели никакой — хотя бы мало-мальской — боевой подготовки. Все смешались в огромную кучу, рычали и рвали друг друга на куски. Однако некоторые продемонстрировали подлинные военные таланты и при определенных обстоятельствах — получи их обладатели необходимое образование — могли бы поразить наблюдателя настоящим воинским искусством. Так, например, осел своим дыханием превращал гадов в ледяные скульптуры, пес отхлебывал из болота и сплевывал в Светкину пустыню, лишая врага жизненного пространства, а Фрекен Бок руководила эвакуацией раненых.

— Бей их! — задорно кричала девушка.

Но я, как специалист, понимал, что, несмотря на численное превосходство наших, победа склонялась на сторону противника. И причина грядущего поражения была очевидна: если наши дрались неизвестно за что, то вражеское войско было одержимо идеей.

— К бабке не ходи, — уверенно сказал я Свете, — этих гадов вдохновляет какой-то параноик. А как говаривал прапорщик Попыхайло, не пойдешь к бабке — не познаешь внучку.

Но недаром же три года назад на всесоюзном конкурсе замполитов по гребле я занял первое место. Я решил во что бы то ни стало поднять боевой дух своей армии и с этой целью разделил ее на две части. Пока одна воевала, с другой я проводил занятия по политической подготовке. Через каждые полтора часа они сменяли друг друга. Я же ораторствовал без отдыха на пределе сил. Впрочем, усталости я не замечал. Еще бы! Я был в ударе. Ведь я выступал не перед сонными солдатами срочной службы, просыпавшимися каждое утро с единственным желанием, чтобы день, едва успевший начаться, побыстрее закончился; нет, передо мной сидели слушатели, только что вернувшиеся с фронта, они жадно ловили каждое мое слово, чтобы через несколько минут вернуться в окопы воодушевленными пламенной речью и с благородной яростью совершить свой ратный подвиг.

— Коммуна, Руси жить хорошо, когда ум, честь и совесть наши — эх — плохи! — говорил я. — Но труд облагороживает человека и потому служи по уставу — отвоюешь честь у Клавы не за деньги, на халяву!

Вскоре заметил я, что количество слушателей моих с каждым разом уменьшается.

— Неужто ударились в самоволки?! — возмутился я.

— Что ты! — замахала руками Света. — Геройски погибли на болоте брани. И погибнут все до одного, потому что нельзя одолеть врага, если не знаешь его оружия. Собирайся, комиссар. Нужно добыть языка, язык до Киева доведет.

И хотя говаривал прапорщик Попыхайло, что язык, который доведет до Киева, не доведет до добра, но Света была права. Необходимо было разобраться, чьи это болото и кишащие в нем гады и ради чего затеяна кровавая бойня? Решив, что в экстремальной ситуации политическую подготовку можно ограничить курсом молодого бойца, я оставил своих слушателей, дав им напоследок самое важное напутствие.

— Помните, — сказал я, — как говаривал прапорщик Попыхайло, когда лезешь в драку, главное — не заработать гайморит на всю голову!

После этого я отправился в тыл противника. Света пошла со мною. Так мы и шли бок-о-бок вокруг болота — я через лес, а девушка через пустыню.

Через несколько минут мы заметили впереди по ходу огромный розовый луг, посреди которого возвышалась чья-то фигура. Мы невольно замерли, отдышались и дальше пошли медленней. Приблизившись, мы увидели, что луг целиком зарос розами. А у самого края, окруженный великолепными распустившимися цветами, стоял молодой человек в белом плаще с аккуратно расчесанными волосами, ниспадавшими на плечи. И он был прекрасен так, как мог быть прекрасен лишь соблазнитель тамары, и розы вокруг него были прекрасны настолько, что даже удобренность осетриной первого сорта при том, что в меню удобрений присутствовал еще и высший сорт, не умаляло их красоты. Не дерзая нарушить процесс созерцания роз, мы продолжали дальнейший путь на цыпочках.

— Ах, блин-да-мёд тебя в душу! Как бы мне хотелось взглянуть ему в лицо, — заворожено прошептала Света.

— Это еще зачем? — покосился я на девушку.

— Я не видела его прекрасного лица, я никогда не видела его внимательных, умных глаз, его длинные ресницы ни разу не щекотали моих щек, но я чувствую… я чувствую…

Света остановилась, прижала руки к груди, закатила глаза и застонала. Ей хотелось вытянуться на цыпочках, чтобы выразить несказанность с пущей вящестью, но мы и так уже стояли на цыпочках, и поэтому Света встала на кончики больших пальцев ног. Цыпочки разбежались. Я растерянно глядел на нее, ожидая окончания фразы, но девушка, казалось, забыла обо всем на свете, застигнутая врасплох несбыточными мечтами.

— Ну же! — прикрикнул на нее я.

Девушка медленно опустилась на пятки, разжала руки и, взглянув на меня, как на ошибку природы, продолжила:

— Я чувствую, что никогда бы не вышла за него замуж.

— Тогда на кой ляд тебе его физиономия?! — удивился я. — Или ты хочешь как следует его запомнить, чтобы не оказаться с ним в ЗАГСе случайно?

— Нет, просто, если бы я была замужем, я обязательно бы изменила мужу с этим парнем.

— A-а, — понимающе протянул я и признался. — Я бы тоже с ним трахнулся, если бы он был девушкой.

Мы продолжали красться за спиной пленительного счастья, однако остаться незамеченными нам не удалось. Когда мы поравнялись с прекрасным незнакомцем, он, не оборачиваясь, спросил:

— Ну-с, друзья, а вы как считаете, что красивее — розы или девятая симфония Бетховена? — у него был тихий, наполненный грустью, голос.

— Идиот! Ты б еще спросил, что зеленее — зеленая улица или зеленая трель милицейского свистка?! — вежливо ответил я.

— Помните, — грустно продолжил он, — все, что не розы, то девятая симфония Бетховена, а все, что не девятая симфония Бетховена, то — розы.

— Чушь собачья! — воскликнула Света.

— И я был того же мнения, — молодой человек обернулся и посмотрел на девушку большими грустными глазами, — и в этом моя Трагедия, — закончил он с патетикой.

— А вы, собственно…

— Да-да, — перебил меня незнакомец, — извините, не представился. Я — Люцифер.

— Лютый Фер? — переспросила Света.

— Люцифер, — поправил ее молодой человек. — Некоторые называют меня Сатаной, Дьяволом, Чертом или попросту Врагом. А мне больше нравится — Излучающий Свет.

— Да ладно, будешь мозги нам пудрить! — воскликнул я. — Какой же ты Сатана?! Я читал в одной книжке, что встреча с Дьяволом вселяет такой ужас, что не найдется человека, который бы в эту минуту вспомнил имя Бога. А ты совсем не страшный. Ну, рыбы несвежей наелся, а в остальном — нормальный человек. Дон Жуан, можно сказать. Плейбой с расстройством желудка.