Служба доставки книг - Карстен Себастиан Хенн Страница 9

Шаша представила, как старые книги теснятся в темной библиотеке – грустное зрелище. Но и то, что она видела перед собой сейчас, тоже совсем ее не радовало: ни пустующие комнаты особняка, ни голые, холодные стены.

– Но всегда ведь есть пара тех книг, которые особенно нравятся. Которые никак нельзя отдать, потому что хочется, чтобы они были с тобой. Я бы ни за что не отдала «Близняшек Лоттхен».

– Как раз такие книги особенно важно отдавать, чтобы другие тоже нашли в них радость.

– Вы говорите почти как священник.

Дарси рассмеялся.

– Иногда я так себя и чувствую, – потом он посмотрел на Карла Кольхоффа. – Какая у вас умная маленькая попутчица.

– Я удивлен не меньше вашего.

– Вы могли бы привести ее с собой снова. Ну а сейчас мне нужно немного поработать до закрытия биржи в одном далеком краю.

Дарси нравилось выражаться архаично. Это придавало рациональной денежной игре особый шарм.

– А в следующий раз я покажу тебе мой сад, хорошо? Тебе и господину Кольхоффу тоже. Потому что я уже давно хочу показать ему сад.

Карл был не из тех, кто плачет. Последний раз он плакал лет в четырнадцать, когда его сердце разбила девочка, которая на перемене прочла его любовное письмо, сбрызнутое дорогими мамиными духами, всем своим подружкам. А потом выбросила в мусорку. Карл больше не помнил ее имени. Его глаза совсем забыли, каково это – плакать от горя. Вот почему сейчас он почувствовал только, как зачесались краешки глаз.

Мистер Дарси проводил их до двери, и они вежливо попрощались друг с другом. Потом Карл посмотрел на Шашу. Она в этот момент пыталась балансировать на одной ноге.

– Я знаю, что ты собираешься мне сказать, – она наконец сумела поймать баланс, – мне не стоило лезть, куда не следует. Но разве же я лезла?

Карл кивнул.

– И еще ты хочешь сказать, что меня за ухо стоило бы отвести к отцу, – она протянула свой мизинчик. – И что я никогда-никогда больше не должна ходить с тобой!

Карл кивать не стал.

– Но теперь, когда этот человек был так мил и пригласил нас двоих, ты больше не можешь так сказать. И что все-таки хорошо, что я забежала в дом, даже если это совсем неправильно. Вот почему ты не знаешь, что мне сказать. В твоей голове два голоса, и ты понятия не имеешь, какой из них прав. Так что я предлагаю тебе отличное решение: я буду продолжать ходить с тобой. И буду вести себя хорошо. Потому что я извлекла урок из своей ошибки, а это ведь должно вознаграждаться.

– Как тщательно ты все продумала.

– Это все пришло мне в голову, пока мы шли через тот длинный коридор.

– Мне пора, – сказал Карл и двинулся дальше, покачивая головой, – остальным книгам из рюкзака пора к своим хозяевам.

– А я? – спросила Шаша. – Я не знаю, как отсюда дойти до дома.

Карл остановился.

– Это ты тоже в том коридоре придумала?

Шаша гордо кивнула.

– На случай, если всего остального будет недостаточно, – она невинно улыбнулась, как будто была самым драгоценным ребенком на свете.

Карл тяжело выдохнул.

– Ты же не станешь больше забегать в дома и квартиры? Просто потому, что тебе любопытно?

– Не-а, этого я делать не буду.

– Честно?

Шаша подошла к нему и протянула ладонь. Карл взял ее за руку.

– Уговор есть уговор – нарушать нельзя, – произнося это, на каждом слоге Шаша пожимала его руку, скрепляя обещание.

* * *

Следующей они посетили монахиню. Она жила в старом монастыре и никогда оттуда не выходила. После пятисот девятнадцати лет существования Ватикан собрался распустить Бенедиктинский орден, а она не захотела покинуть монастырь. Все-таки это был ее дом.

Никто и подумать не мог, что сестра Мария Хильдегард будет однажды жить в монастыре. Ее отец был молекулярным биологом, а мать – астрофизиком. Оба они строго верили в науку. Все, что подтверждалось только буквами и не доказывалось цифрами, не имело для них никакого значения. О Боге в их доме говорить было не принято.

Но их дочь еще в детском саду заявила, что не хочет быть принцессой или астробиологом (о чем втайне мечтали ее родители). Она хотела быть монахиней. Родители только посмеялись и подумали, что она перерастет глупую мечту. Кроме того, им хотелось бы иметь внуков, о чем они нередко говорили. Тем временем мечта росла вместе с их дочерью. Это было неясное желание, как неосязаемое облако, которое не имеет твердой формы, а только формируется ветром. Оно каждый раз выглядит по-другому, но все-таки это всегда одно и то же облако.

После окончания школы их дочь на шесть недель отправилась в Зимбабве, чтобы работать с сиротами. По счастливой случайности это был проект бенедиктинских монахинь. В их кругу умиротворение вновь стало частью жизни сестры Марии Хильдегард. Вечерами она читала Новый Завет. Но не как в школе, в качестве обязательного задания к следующему уроку, а по собственной воле и в том объеме, какой был ей по силам. Она познакомилась с молодым человеком по имени Иисус, и он указал ей путь.

Этот путь привел ее в монастырь бенедиктинских монахинь. Там она впервые за всю свою жизнь почувствовала себя по-настоящему на своем месте. Это было похоже на возвращение домой, после того как стало уже казаться, что никакого дома нет. Сестра Мария Хильдегард не хотела покидать это особенное место, потому что нигде больше ей не было так хорошо.

Епархия уже высылала уведомление о выселении, отключала электричество, воду и отопление, угрожала штрафами. Но на основании древнего церковного закона ее никак нельзя было заставить уйти силой. При этом, если бы она уехала из монастыря по собственному желанию, вернуться ей бы уже не позволили. Хотя сестра Мария Хильдегард не знала, наблюдают ли за ней, она не хотела рисковать. Карл всегда приносил ей детективные романы. И каждый раз он упаковывал еще фунт муки и коробочку свечей в качестве необходимых припасов. Они никогда это не обсуждали. Другие соседи тоже время от времени приносили ей что-нибудь, надеясь, что небеса не станут на это гневаться.

Карл ничего не знал о небольшом садике в монастырском дворе, где копалась на грядках сестра Мария Хильдегард. Еще он не знал о фонтанчиках, снабжавших ее питьевой водой. И не понимал, что сестра охотно разговаривает о погоде, потому что это важно для ее растений. Он дал ей имя благочестивого монаха из романа «Нарцисс и Златоуст» Германа Гессе. Карл выбрал для нее ботаническое обозначение и называл ее сестрой Амариллис.

Шаше было очень любопытно познакомиться с монахиней. Она хотела бы знать, едят ли они что-нибудь кроме просфор, носят ли под чепцом волосы (и какой они обыкновенно длины) и существуют ли специальные пижамы для монашек. Вопрос о том, обязательно ли все должно быть вымыто святой водой, она решила все же приберечь. Но еще один так и вертелся на языке.