С высоты птичьего полета - Сьюзен Кельман Страница 9

Профессор Хельд рассматривал свою поредевшую группу студентов. Так много пустых парт. Как случилось, что столько людей стали неугодны нацистам? Он подумал о тех, кого уже не будет, о хороших учениках, тихих, вдумчивых ребятах, которые желали только одного – учиться. Чем угрожают Третьему рейху люди, изучающие основы высшей математики? Какую такую страшную угрозу для мира несет в себе человек, умеющий складывать и вычитать?

Ему вспомнился Майкл Блюм. Открыв ящик стола, он вытащил работу Майкла, аккуратно разгладил листок и озадачился переписанным стихотворением. Оно было о сильном животном, оказавшимся за решеткой. В этот момент, что-то в словах Рильке задело его за живое – после многих лет проведенных в собственной эмоциональной тюрьме, он осознал, что понимает бедственное положение пантеры, о которой пишет поэт.

Он вернул листок на место, где раньше лежала книга, и закрыл ящик. Он не знал, почему оставил работу у себя. Наверное, промелькнула какая-то смутная надежда на радость, с которым он вернет ее обратно, когда все закончится, вернется к обычной жизни, и задание будет выполнено. Так или иначе, ему нравилось, что он может поступать правильно хотя быв своем собственном мирке. Закрыв ящик, он еще раз взглянул на пустые парты.

Сняв очки, Хельд потер глаза, затем аккуратно вернул очки на нос и прохрипел:

– Все свободны.

Классная комната опустела и воцарилась тишина. В дверь тихонько постучали. Наверное, кто-то из студентов забыл учебник по математике или карандаш, подумал он, но к его удивлению в дверном проеме застыла в нерешительности Ханна Пендер. Он жестом пригласил ее пройти.

Она вошла в комнату, и он снова поразился ее красоте: темные волосы недавно коротко подстрижены по последней моде, прическа подчеркивала прелесть ее синих глаз. Этот цвет совершенно его очаровал, и он поймал себя на мысли, что очень давно не смотрел в глаза женщине. Он почтительно встал в знак приветствия и снова ощутил этот аромат. Определенно сирень.

– Профессор.

– Мефрау Пендер, – его голос зазвучал странно, пронзительно и почти пискляво, отметил он про себя. Он покашлял, чтобы убрать комок в горле и скрыть собственное стеснение.

Несколько секунд она колебалась, взвешивая слова, а затем сказала:

– Кажется, у вас есть радиоприемник.

Прежде, чем ответить, Хельд встал.

– Да, а что?

Ханна переминалась с ноги на ногу, опустив глаза.

– Нам приказали собрать все радиоприемники.

На мгновение Хельд потерял дар речи:

– Приказали?

– Да, Третий рейх.

Хельд уставился на нее:

– Зачем им мой радиоприемник?

Дрожащей рукой Ханна разгладила складку на юбке. Когда их глаза встретились, возникло напряжение, и он попытался осмыслить новость и последствия отказа от чего-то дорогого ему. Он заметил, что Ханна выглядела – или, может, делала вид – так же печально.

– Мне очень жаль, – продолжила Ханна.

Он неторопливо прошел в конец классной комнаты. Руки тряслись, пока он искал подходящий ключ – и не только оттого, что она попросила его отдать радиоприемник, но и из-за встречи с ней. Он напомнил себе, что она замужем.

Ключ в замке повернулся, и на него накатила грусть. До сих пор, открывая эту дверь, он всегда предвосхищал радость. Он достал радиоприемник, вдохнул запах полированного дерева, а затем передал аппарат в вытянутые руки Ханны.

Их руки на мгновение соприкоснулись, она снова извинилась, а он пытался не думать об этом.

– Я понимаю, как он вам дорог.

В ответ он кивнул головой, не в силах ничего сказать. Не желая погружаться в боль от потери радиоприемника, Хельд был сбит с толку ее мягкостью ее кожи, коснувшейся его, и тем осознанием, что он это заметил.

Он резко развернулся, прошел к столу, уселся и сделал вид, что перебирает бумаги.

Ханна поспешила за ним, и казалось, собиралась сказать что-то еще, но не нашла слов. В волнении она крутилась вокруг, и пространство наполнялось ароматом весенних цветов. Он взглянул на нее, и она ответила обнадеживающей улыбкой, словно хотела добавить что-то еще, но по какой-то неведомой причине ей не хватило смелости. Он снова опустил взгляд, пытаясь сосредоточиться на столе, в то время как она медлила, задерживаясь дольше, чем нужно. Когда она наконец вышла, он с облегчением вздохнул.

Вечером, по дороге домой, размышляя о прожитом дне, Хельд прикупил к ужину бутылку вина. Потеря была серьезной. Он знал, что это всего лишь радиоприемник, вещь, предмет, но он так много значил. Разве нацисты не отняли у них уже и так много? Их города, их образ жизни, их надежду. Почему важно забрать и это? Они уже пленены и покорены. Какой смысл брать еще больше? И что сделают с радиоприемником? Его захлестнула жгучая обида, когда он представил себе, как прибор красуется на почетном месте в доме какого-нибудь нациста, или еще хуже, пылится на полке с конфискованными предметами. Какой урон Германии может нанести профессор математики и его радиоприемник, настроенный на волну классической музыки?

Он свернул с дороги, и тут же к нему подошел немецкий солдат и попросил показать документы. На мгновение ему показалось, что тот прочитал его мысли, почуял, как в нем закипает гнев при виде их униформы. Но усталый солдат только проверял документы, а он ждал, утомленный этим днем. Ему хотелось домой. Пройдя досмотр, он подошел к двери и подумал о бутылке красного вина, она лежала рядом в хозяйственной сумке. Вообще он не любитель вина, но решил, что сегодня вечером ему необходимо выпить бокал-другой.

Он шарил в поисках ключа от входной двери, когда совсем рядом услышал душераздирающий крик. Резко обернувшись, он ничего не увидел. Потом из-за изгороди, прижимая к груди стопку бумаг показалась его соседка, мефрау Эпштейн. В глазах была паника, и она ужасала. Взбежав по ступенькам, она бросилась прямо к нему всем своим телом, хватаясь за его руки свободной рукой. Хельд застыл от испуга. Она панически боялась внешнего мира и никогда раньше он не видел ее на улице. Было ясно, раз уж она покинула безопасный дом, то ситуация действительно была безысходной.

В исступлении она схватила его за воротник пальто и дернула так сильно, что он соскользнул на две ступеньки вниз, она приблизила к нему свое лицо. – Спасите меня, прошу! – закричала она. – Спасите!

Не успел Хельд ответить, как кто-то набросился на нее. Это произошло настолько стремительно, что потом, когда он многократно вспоминал об этом, то видел хаос безумного ночного кошмара, смазанное дрожащее изображение, застрявшее впамяти: рука вокруг шеи, серый рукав, черная перчатка. Ее застывшие глаза смотрели умоляюще, как добыча в лапах кровожадного хищника. Крик – пронзительный и протяжный – раскалывал его мир снова и снова.

И, наконец, ее слова, безрассудные и неистовые, слова, которые останутся с ним навсегда.