Олений заповедник - Норман Мейлер Страница 9

Айтел всегда вспоминает те полтора года, когда он снимал эти картины, как лучшие годы своей жизни. В ту пору, рассказывал мне Айтел, он был напористым молодым человеком, упрямым, безапелляционным и более чем уверенным в себе, на гребне своего успеха он очень всех любил, но плохо в них разбирался. Он был молод, и были люди, говорившие ему, что он гений. Конечно, все было не так просто. Эти три картины, невзирая на то что их показывали в обществах любителей кино — в колледжах, и в музеях, и в киноклубах, — невзирая на их репутацию, сохранившуюся по сей день, даже невзирая на влияние, которое они оказали на многих режиссеров, подражавших стилю Айтела, денег не принесли. И хотя Айтел подписал более выгодный контракт с другой студией — контракт с большим бюджетом и с возможностью снять более крупных звезд, — картины снимались уже не по его сценариям. Тем не менее он продолжал выпускать фильмы, которые были лучше большинства других и даже приносили доход. Однако удовлетворения не испытывал. В это время в Испании шла Гражданская война, и то, чего он не мог вложить в свои творения, Айтел находил, работая в комиссиях. Он был по-прежнему полон энтузиазма, участвовал в диспутах об Испании, выступал на митингах, помогал собирать пожертвования и постепенно терял свою первую жену. Она была несчастна и ненавидела киностолицу. Она считала, что больше не нужна ему, и это было правдой: она была ему не нужна; Айтелу хотелось иметь рядом женщину более привлекательную, более умную, более достойную его, хотелось иметь не одну женщину. В киностолице было столько женщин, которых он мог бы иметь, и Айтел стремился стать свободным.

Тем не менее он чувствовал себя виноватым перед женой. Было время, когда он нуждался в ней и они были добрыми друзьями, она столь многому его научила, и не ее вина, что он теперь знал гораздо больше. Порой он думал, что его работа испорчена не только студией, но и им самим. В том виноват их брак, говорил он себе: слишком он уютно живет и слишком скучно, дарование его не развивается. И он решил поехать в Испанию.

Он приехал на фронт как турист. И год, который там провел, был потерянным временем: не мог он снимать картину, какую хотел. «Эта война подвела черту под пятью сотнями лет», — любил он говорить. И они с женой восстановили свой брак. У него были романы, у нее были романы; они рассказывали о них друг другу, так как поклялись ничего друг от друга не скрывать. Тем не менее они ссорились. На «Сьюприм пикчерс» ему предложили большие деньги, и он сказал, что надо соглашаться, а жена сказала, что не надо; он же исходил из того, что сможет снимать картины какие хочет, лишь став на студии влиятельным лицом. Он снял две плохие картины, и на одной из них заработал кучу денег; тут его жена объявила, что хочет развестись: она нашла кого-то другого. Айтел не один год мечтал о такой возможности, однако, к своему удивлению, не захотел ее отпускать. Они в очередной, последний раз помирились, а через полгода развелись. Со временем она переехала в другой город и вышла замуж за профсоюзного деятеля, и Айтел никогда больше не видел ее. Теперь он ее почти не помнил.

Затем он женился на светской даме-актрисе. Пока они были вместе, он снимал фильмы, много фильмов, купил дом с четырнадцатью комнатами, библиотекой, винным погребом, гимнастическим залом, бассейном. При доме был гараж на четыре машины, волейбольная площадка, площадка для бадминтона и теннисный корт; террасы увивал виноград, и аллея кипарисов спускалась к океану; кроме того, там была псарня для двенадцати собак и конюшня для двух лошадей. Таков был второй брак Айтела, и, расставшись с женой, он еще долго держал дом. От жены он перенял все, что хотел, и, конечно, заплатил за это.

Второй развод Айтела совпал с его пребыванием в армии. В Европе он снимал учебные и военные фильмы и ездил на коктейли с генералами, и красотками, и заправилами черного рынка, политиками и кинопродюсерами, и государственными деятелями. Он даже снял свою последнюю хорошую картину — документальный фильм о парашютных войсках, настолько отличный от всех фильмов о войне, какие показывали на экране, что армия так и не разрешила выпустить его.

Вернувшись с войны, Айтел повел жизнь, соответствовавшую последней его репутации. За два года он якобы переспал с половиной хорошеньких женщин киностолицы, и не проходило недели, чтобы его имя не появлялось в той или иной колонке сплетен. Его фильмы приносили деньги, и он был самым высокооплачиваемым режиссером на студии, поскольку имел репутацию человека, умеющего добиться сравнительно приличной игры от сравнительно неталантливой актрисы. Но его стиль изменился. Поскольку было много картин, которые ему не советовали снимать, он стал выбирать фильмы с запутанным сюжетом и странными персонажами; в конце концов это стало его отличительной чертой и «штрих Айтела» стал гарантией того, что вы увидите серию экзотических убийств. «Публика состоит из сентиментальных некрофилов», — однажды сказал мне он.

Однако из всего этого периода, когда Айтел делал деньги и тратил их, снимал фильмы, идя на компромисс — актеров, сюжеты и сценарии поставляла ему студия «Сьюприм пикчерс», создание атмосферы и мастерство принадлежали Чарлзу Фрэнсису Айтелу, — больше всего он вспоминал последний год, который провел в киностолице. В разговорах он снова и снова возвращался к нему.

Этот последний год начался с его третьего развода. Он всегда женился из жалости, сказал мне Айтел, и под конец перестал доверять этому чувству, что было несомненным признаком тщеславия.

— Я образец любовника, который женится пять или шесть раз, так как считает, что бедная девчонка не выживет без него.

Третья жена была настоящая красотка, это была Пулу Майерс.

— Рано или поздно ты встретишь ее, — сказал мне Айтел. — Она приезжает сюда в промежутки между съемками. Лулу была совсем молоденькой, — продолжал Айтел, он действительно считал, что нужен ей. — Брак приходит к концу из-за ерунды. Рано или поздно ты всегда входишь в раж. И на беду, я в ту пору к тому же отдыхал. Сам не знаю почему, я затеял скучнейший роман с румынской актрисой. У нее была жуткая жизнь — просто представить себе такое невозможно. Ее муж, первая любовь, погиб в результате несчастного случая, второй муж украл у нее все деньги. Мрачная история. Она вроде была хорошо известна в Румынии, и когда началась война, ее посадили в концентрационный лагерь, хотя, возможно, потому, что она действительно была коллаборационисткой. Так или иначе, она приехала в Штаты, не имея ничего за душой, кроме жуткого румынского акцента. Какой бы звездой ты ни была в Румынии, чдесь ты не можешь рассчитывать на много ролей, коль скоро тебе за сорок, выглядишь ты не лучшим образом и у тебя такой акцент, что все слова неверно звучат. Она перебивалась кое-как, работая техническим консультантом по фильмам, действие которых происходит на Балканах.

Мы сидели во внутреннем дворике дома Айтела, куда можно было попасть из гостиной; Айтел вдруг умолк и состроил гримасу, глядя на юкку, казавшуюся в наступающих сумерках голубой.

— Серджиус О'Шонесси, — сказал он, с комической помпезностью произнося мое имя, — что ты делаешь здесь, в Дезер-д'Ор? Какого черта ты тут делаешь, хитрый ирлашка?

— Ничего не делаю, — сказал я. — Пытаюсь забыть, как управляют самолетом.