Я русский - Дмитрий Лекух Страница 9

Опять жму плечами и наконец-то прикуриваю.

– Насчет хамов соглашусь, – выпускаю струйку легкого сигаретного дыма. – Хотя специально этим вопросом не интересовался. А вот насчет Европы – готов поспорить. Хотя бы потому, что не слишком хорошо понимаю, что она такое есть, Европа. Между немцем и итальянцем различий никак не меньше, чем между русским и чехом. А все, что эту вашу «единую Европу» объединяет, – это англосаксонский миф о либеральной демократии. Впрочем, ваше дело, во что верить.

Пока я говорю, он продолжает задумчиво копаться в ящике с сигарами.

Наконец выбирает легкий и светлый «Давидофф», аккуратно обрезает кончик стильной стальной гильотинкой, задумчиво нюхает и откладывает в сторону.

Потом плещет себе в стакан немного односолодового «Маккалана» и наконец поворачивается в мою сторону.

– Вам, кажется, понравилась наша сливовица? – спрашивает. – Или предложить чего-нибудь другого?

Я хмыкаю.

– Понравилась, – улыбаюсь. – Так что предлагать ничего не надо. Достаточно рассказать, какую взять рюмку, чтобы не показаться смешным. Мне ведь не каждый день приходится пить сливовицу.

Он заразительно хохочет, я тоже улыбаюсь.

Потом встает и ставит передо мной такую же толстобокую хрустальную рюмку, как те, из которых мы пили в гостиной.

– Вы мне нравитесь, Дан, – продолжает улыбаться сквозь выступившие от смеха слезы. – В вас есть стиль. Когда дочь сказала Анеле, что влюбилась в русского парня, приехавшего в Прагу на футбол, я сначала здорово испугался. Извините.

Так, думаю.

Нет, ну ни хрена же себе.

Уже «влюбилась»?!

А мне об этом сказать, блин, язык отвалится?!!

Хотя нет…

Она же все-таки девчонка…

Но вид у меня, видимо, настолько ошарашенный, что Мартин снова начинает хохотать, просто, сцуко, как подорванный.

Н-да, думаю.

Надо исправлять ситуацию.

Наливаю себе сливовицы, поднимаю рюмку, киваю Мартину.

Он тоже вежливо поднимает вверх свой толстостенный стакан с виски.

Ну, поехали.

Выпиваю сливовицу одним глотком, морщусь, выдыхаю, закуриваю новую сигарету.

– Чего же вы испугались? – делаю, в манере нашего старшего друга Али, левую бровь «домиком».

Он вздергивает вверх покатые сильные плечи и от этого еще сильнее сутулится.

Потом кивает каким-то своим мыслям, снова берет в руки сигару, прикуривает ее от длинной изящной спички из специального деревянного коробка.

Пижон, блин.

Какой же ты все-таки, сцуко, пижон престарелый!

Видно, не наигрался в детстве в красивую жизнь, гонял тебя влюбленный в Советы папаша-коммунист, по полной, блин, программе. По самые гланды, небось, впердоливал, знаю я этих идейных аскетов с горящими, как у кота на течную кошку, глазами.

Вот ты от него на баррикады и сбежал.

И сейчас «добираешь».

Хотя и сильный мужик.

И умный, чего уж там.

– Ну, как… Знаю я публику, которая приезжает на футбол, а потом громит магазины. У наших знакомых бар недавно пострадал. Ваши соотечественники передрались с какими-то случайно попавшими в Прагу англичанами. Там, кстати, подруга Златы подрабатывает барменом у своих родителей. А вы и вправду так любите футбол?

Ладно, усмехаюсь про себя.

Подробности вам, папаша, ни к чему.

Надеюсь, дочь не поделится.

А то ты всю свою сигару сожрешь, вместе с золотистым бумажным ободком.

И не подавишься.

– Люблю, – киваю. – У каждого человека должно быть что-то свое, глубоко личное. Для меня это футбол. И великий футбольный клуб «Спартак-Москва». Тут уж ничего не поделаешь.

– Если честно, не одобряю. Но понимаю. А чем вы помимо футбола увлекаетесь?

Вздыхаю. Не дожидаясь разрешения, наливаю себе еще одну рюмку сливовицы.

Делаю маленький, осторожный глоток, катаю огненный шарик по нёбу, как дорогой коньяк.

Ничего.

Впечатляет.

Затягиваюсь, тушу недокуренную сигарету.

– Это, – говорю, – очень сложный вопрос, Мартин. Работой, наверное. Пиво люблю, книжки читаю. В кино почти не хожу. Ах, да. Кот у меня. Арамис. Здоровенная лысая сволочь. Кремовая. С белой грудкой и грустными желтыми глазами. Молодой еще, два года всего. Сейчас, пока я здесь, у знакомых живет, со своим папашей за территорию воюет. Даже не у знакомых. У друзей. Хорошая семья. Недавно я туда звонил, хозяйка говорит, он скучает. Сильно.

– А у вас, Дан, – спрашивает, – у вас хорошая семья?

Я поворачиваюсь к нему.

Не головой, всем корпусом.

– У меня, – чеканю, – нет семьи, Мартин. И прошу не задавать мне вопросов на эту тему. Никаких. О друзьях, о работе – пожалуйста, сколько угодно. На эту тему – нет.

Он внимательно смотрит на меня, потом смущенно отводит глаза.

– Извините.

– Ничего страшного, – говорю. – Все живы. Живут в Испании. В Марбелье. Отец, мама, сестра. Младшая. Невеста меня бросила. Семь лет назад. Живет с мужем, мелким олигархом, во Франции, на Лазурном берегу. Слышать ни о ком из них, кроме, пожалуй, сестры, я не хочу. Говорить тоже.

Он качает головой.

– А вы, Дан, – спрашивает, – где живете?

– Я? – криво усмехаюсь. – Я – русский.

Допиваю одним обжигающим глотком всю оставшуюся в смешной пузатой рюмке чудесную самопальную сливовицу.

И наливаю следующую.

Мартин встает, кряхтит, трет поясницу и идет к шкафчику за второй такой же рюмкой.

Возвращается, ставит на стол.

Наливает, поднимает, подмигивает.

Нормальный он все-таки мужик.

Уважаю.