Красный нуар Голливуда. Часть II. Война Голливуда - Михаил Трофименков Страница 89

В Голливуде Хейден рассказывал каждому встречному о партизанах, пока Беа Уинтерс, секретарь его агента, не спросила: «Почему бы тебе не перестать болтать и не вступить в компартию?»

Хейден не мог припомнить, вступил он в партию под своим именем или как Джон Гамильтон. Но к «двойной бухгалтерии» компартии это никакого отношения не имеет.

* * *

КРАД безуспешно пытала Хейдена, повлияли ли югославы на кого-то из сотрудников УСС столь же сокрушительно, как на него. Хейден был столь же честен, сколь и словоохотлив: ни о чем таком он не знал. Однако встреча с югославами не прошла бесследно для военкора и сценариста Уолтера Бернстайна.

Им нужна была реклама и стволы. Они предложили протащить меня в Югославию. Немцы контролировали города, партизаны — сельскую местность. Я должен был отправиться туда из Бари. Там был офис УСС, и я встретился с их главной шишкой — майором. Со сверкающими глазами я сказал, что еду в Югославию. Он ответил: «Нет, не едете. Никто не едет в Югославию». ‹…› Я передал [югославу] слова майора, и он ответил: «Да пошли они. Это наша страна. Если хочешь, мы тебя забираем». Я отправился с делегацией на молодежную конференцию в штаб-квартиру Тито. ‹…› Там происходили стычки, но не более того. ‹…› Мне устроили встречу с Тито. Я собирался еще раз с ним встретиться, но наткнулся на британского майора. Он спросил, что я делаю в Югославии, я объяснил. Он сказал: «Хуже некуда, хуже некуда», он все время это повторял. Он забрал меня в британскую миссию. Там был сын Черчилля, Рэндольф, и он принял все это за шутку. Он был реакционным сукиным сыном, но со мной вел себя очень мило. Он сказал, что я должен убираться, хотя, вероятно, я пойду под трибунал. Они выслали меня, а через день немцы выбросили там пару батальонов парашютистов. Тито едва успел выбраться. Меня должен был судить трибунал, но New York Times или Assossiated Press написали обо мне, я попал на первую полосу Times. С такой рекламой армия дала мне пинка под зад, но оставила в покое по поводу Тито и партизан. У меня был выбор: отправиться домой или участвовать в «Дне Д». Я выбрал дом. До сих пор чувствую себя немного виноватым из-за этого. В любом случае за недолгое время, что я провел с итальянскими партизанами, я увидел, что воевали в основном левые, коммунисты. Они были действительно героической Красной армией. Я был совершенно индоктринирован этим и вступил в партию год или два после возвращения.

* * *

18 апреля 1942-го — день легендарного рейда Дулиттла, воспетого Трамбо в «Тридцати секундах над Токио» (1944). Бомбардировщики с авианосца «Хорнет» нанесли первый удар по Токио. Военный эффект ничтожен, потери ужасны (пятнадцать из шестнадцати самолетов), резонанс огромен. Отмщение за Перл-Харбор состоялось, пусть и символическое.

Цели для налета определял аналитик УСС, режиссер, писатель, переводчик Карл Марзани. Выпускник Оксфорда, работник АОР, после войны он плавно перейдет из УСС в Госдеп: у Марзани идеальная биография ньюдилера. Но была у него и вторая биография, теневая.

Марзани воевал в Испании: даже не в интербригадах, а в анархистской колонне Дуррути. В 1937-м вступил в компартию Великобритании, в августе 1939-го — под псевдонимом — в компартию США.

Еще на дипломатической службе он создал в 1946-м — совместно с профсоюзом работников электрической, радио- и машиностроительной промышленности — студию Union Films. Опыт у него был: в УСС он отвечал за фильмы «Отчет Военного департамента» (1943) и «Отчет ВВС» (1945). В сентябре 1946-го Марзани снял фильм-плакат «Больше медлить нельзя».

Из Госдепа он ушел через пять недель. В январе 1947-го его обвинили в сокрытии членства в партии, а в июне осудили на три года, из которых он отбыл 32 месяца. Взять его на поруки были готовы не только «полезные идиоты» Эйнштейн и Томас Манн, но и сам Донован: тщетно. В тюрьме Марзани написал книгу «Мы можем быть друзьями: истоки холодной войны», возложив на Трумэна вину за конфронтацию с СССР. Пытаясь передать рукопись на волю, попался, что стоило ему семи месяцев одиночки.

Неудивительно, что первый киногимн («Управление стратегических служб», 1946) «парням Донована», безвестно гибнущим на тайном фронте во Франции, сложил красный Ирвинг Пичел. А второй — «Плащ и кинжал» — Фриц Ланг по сценарию Ингстера, Ларднера-младшего и Мальца.

* * *

Иногда казалось, что идут две войны — одна, официально объявленная, отечественная война против «оси», и другая: бескровный затяжной конфликт между «новым курсом» Рузвельта и его врагами, которые за десять лет его президентства стали неимоверно более фрустрированными и озлобленными. — Хаузман.

Перед тем как подать в отставку, Каули мрачно писал философу Кеннету Берку: «Дела в Вашингтоне для людей, причастных к организациям Народного фронта, реально идут хуже некуда».

Неудивительно, что — при таком-то кадровом составе — ФБР вело расследования в отношении 1 300 сотрудников ДВИ. Если верить Мэтьюсу, только 2 687 из 7 482 сотрудников (очевидно, он имел в виду бывших сотрудников) прошли в 1950-х проверку на лояльность. Едва ли не пристальнее всего Гувер занимался поэтессой и журналисткой Мюриэл Рюскейзер, работавшей в Межрабпоме. Агенты проверяли даже ее формуляры в библиотеке Колумбийского университета, где она училась в начале 1930-х. В 1941-м она была сценаристкой фильма Лернера «Место для жизни», снятого на средства организации, боровшейся за достойное жилье. Фильм прослеживал день ребенка из Филадельфии, возвращающегося из школы в чудовищные трущобы. Еще одной «крупной дичью» для ФБР была писательница Эрнестина Эванс, работавшая в 1930-х на фотослужбу Роя Страйкера. Достаточным основанием для подозрений в шпионаже было уже то, что она ранее состояла в браке с Кеннетом Дюраном, ни более ни менее как шефом представительства ТАСС. Расставшись с Эванс в 1935-м, Дюран, кстати, затем был мужем поэтессы Женевьевы Таггард, а в 1950-м женился на «той самой» Ван Донген.

Впрочем, сам Каули, очевидно, был не без греха. Проверив донос Причард, ФБР реабилитировало Джозефину Хербст, работавшую в ДВИ, так что ее неожиданное увольнение 21 мая 1945-го — на совести Каули.

Военная карьера Лоренца благополучно длилась до 1947 года, но и он столкнулся с «охотой на ведьм», хотя и при обстоятельствах, скорее, комических. В январе 1943-го его вызвали в штаб ВВС в связи с намерением ФДР заказать Стейнбеку книгу о бомбардировочной авиации. Лоренцу контрразведка доверяла. Иначе бы не решила именно у него выяснить, состоит ли Стейнбек в компартии. Лоренц изобразил недоумение: как можно не доверять выбору самого ФДР? Но еще больше штабистов волновало, пьет ли Стейнбек. «Да, пьет, но не столько, сколько пил генерал Грант».

По контрасту с благополучием Лоренца, потрясающим и зловещим приветом из недалекого будущего кажется падение самого Хаузмана, отца «Голоса Америки». Удивительно, впрочем, что на должность отдела заморского радиовещания ДВИ вообще был назначен человек без гражданства. Хаузман, сын англичанки и эльзасского еврея, родился в Румынии, жил в Великобритании, в 1925-м переехал в США и числился лицом без гражданства. Необходимость легализовать свой статус возникла у него лишь в конце 1942-го, когда Роберт Шервуд предложил ему переехать в Лондон, чтобы — в звании полковника — наладить вещание на Европу и Северную Африку непосредственно оттуда. Хаузман встретил это предложение с энтузиазмом, натурализация прошла экстраординарно быстро: уже в марте 1943-го он принес присягу Америке. Оставалась сущая малость, чистая формальность: получить загранпаспорт. Полагая, что задержка с его выдачей — бюрократическое недоразумение, Хаузман встретился в Пентагоне с Эйзенхауэром, а в Белом доме — с Гопкинсом. Безрезультатно: в загранпаспорте одному из столпов американской пропаганды было отказано: радиоотдел ДВИ слыл гнездом коммунистов. Оскорбленный Хаузман подал в отставку.