Редкие девушки Крыма. Роман - Александр Семёнов Страница 88

– Ладно, – сжалилась Таня и ответила правильно.

Я хлопнул себя по лбу:

– Точно!..

– Эк вас корёжит, – продолжала она. – Идём скорее, я хоть и не мартышка, но…

Двинулись в путь мы не сразу, и очень хорошо, что на вокзале были скамейки.

Кроме встреч с теми, кто жил поблизости, мой дух поддерживали письма. Я переписывался с родителями, с друзьями и с Леной Гончаренко. У неё был маленький брат, она училась в педагогическом колледже. Это звучало удивительно: какой из Ленки педагог? Даже если будет хорошо знать предмет, управится ли с кровожадной толпой? Конечно, я не высказал эти сомнения, но в следующем письме она уточнила: на отделении начальной школы. Если так, может, и сойдёт. Техникум находился в другом городе, в двух часах езды от дома, – каждый день не накатаешься, и Лена жила на неделе в общежитии, а домой приезжала на выходные.

В спортзале повесили боксёрский мешок, – писала она зимой, – очень он нужен, когда девочек 90 процентов или больше! Но собрались, начали бить по очереди, я тоже сделала раз-два, как ты показывал, с доворотом корпуса и так далее. Все сказали «о!» и теперь просят научить. Благодаря тебе я попала в авторитет, а о том, что никогда не смогу ударить человека, никто не догадывается…

Рад, что хоть так удалось тебе помочь.

А я смогу без колебаний, и на ком впервые убедился – ты не знаешь, наверное…

В апреле я стал младшим сержантом и отправился в часть недалеко от Выборга. Кто-нибудь непременно спросит: а где же дедовщина, ужасные неуставные отношения? Скажу честно, это была не главная беда. Куда хуже – скверное питание: брикеты замороженной мойвы, квашеная капуста, которую я видеть не мог, потому что знал, как она готовится, картофельное пюре из хлопьев, сырой глинистый хлеб с непременной изжогой в послевкусии. Думаю, именно поэтому я чуть не лишился пальца на руке. Ослабли защитные силы организма, и какая-то царапина, по привычке не замеченная, выросла в огромный панариций. В медсанчасть долго не отпускали, некому было ходить в караул. В итоге я больше месяца провёл в госпитале и лишь потому отделался шрамом, что у нас были хорошие врачи, недавно переведённые из Дрездена, и настоящие лекарства.

– Передай, что я их целую, хирурга твоего и всех, – сказала Таня, рассматривая шрам. – Так нежно, как… даже тебе ещё не доставалось!

После госпиталя служба пошла под гору. Главным занятием, причём с каким-то староанглийским, соревновательным уклоном, для меня стали поездки домой. Способов было несколько. Самый простой – командировка в Питер для покупки канцелярских принадлежностей. Второй способ – самоволка с дозволения командира батареи, в гражданской одежде, хранившейся у него дома. Третий, самый интересный, – самовольная самоволка, обычно в полевой форме прапорщика, в которую легко превращается солдатская.

Я не всегда мог предупредить Таню об этих приездах и дожидался возле института, надеясь на удачу. Однажды меня хватились в части и, когда вернулся, отправили на гауптвахту. Десять суток. Ладно… Если уж Варя Синичкина попадала на губу, можно разок и нам.

После Нового Года, когда служить осталось всего ничего, меня прикомандировали к духовому оркестру дивизии. Играть на трубах и валторнах я не умел, но при оркестре существовал вокально-инструментальный ансамбль, и мой голос понадобился для праздничных концертов. Пригодился отрепетированный в школе «Майский вальс», я выучил и несколько новых песен. К моему несказанному удивлению, слух о наших концертах дошёл до окружного ансамбля песни и пляски, оттуда звонили, интересовались, но где же вы раньше были, господа?..

Во второй половине мая в отпуск приехали родители, заглянули в наш полк. Может быть, сказалось вековое почтение сухопутных офицеров к морякам, или просто они поладили с командиром, – как бы там ни было, на следующий день, одним из первых, меня уволили в запас.

– С возвращением! – сказала Таня. А у меня было чувство, что я никуда и не уезжал.