Третий прыжок кенгуру (сборник) - Вл. Николаев Страница 86

И скоро на столе появились тарелки с колбасой, с ломтями копченого окорока, с вяленой рыбой. Все это Сусликов проворно нарезал и разложил. Нарезал не слишком толстыми ломтями и хлеб, горкой возвышавшийся теперь на вместительном деревянном блюде.

Председатель, наблюдавший за действиями Сусликова, отметил про себя: «Проворен и услужлив».

Покончив с закуской, браконьер вопросительно глянул на председателя, спрашивая глазами: где же существенное?

Председатель понял немой вопрос и коротким жестом указал на стоявший в углу другой шкаф, не очень приметный, не украшенный никакой резьбой, простенький, покрашенный густо-коричневым лаком.

Появились на столе бутылки – одна со светлой жидкостью, другая с коричневой.

Когда убранство стола было завершено, прокурор довольно изрек:

– Порядок, – и отодвинул незаконченные бумаги, долженствовавшие стать протоколом.

Сусликов угодливо наполнил водкой два бокала и замер с бутылкой в руке.

– Плесни и себе, – бросил прокурор, покосившись на услужливого Сусликова.

– И садись, не мельтеши, – недовольно буркнул председатель, – сними с пояса да выбрось этих птиц.

И это с готовностью исполнил Сусликов.

Выпили и закусили удовлетворенно. Робко последовал за ними и Сусликов, осмелившись лишь понюхать корочку, но закусывать не стал.

Председатель и прокурор выразительно переглянулись, молча спрашивая друг друга: что делать с этим бедолагой, Сусликовым?

– Отдай его мне, – попросил председатель.

– На что?

– Приставлю к делу.

– Ну, приставляй, – согласился прокурор, – только смотри, у меня строго.

Это уже относилось к Сусликову. Прокурор хлопнул ладонью по только что исписанным бумагам и пригрозил:

– Живо дам ход.

– В этом можешь не сомневаться, – добавил председатель. – А будешь во всем соответствовать, человеком сделаю.

– Пьешь много? – посчитал нужным осведомиться прокурор.

– Не так чтобы… Но выпиваю, – уточнил приободрившийся Сусликов. – Особливо в компании. И по праздникам не отказываюсь.

Оборот дела, столь неожиданно повернувшегося, его не удивил. Такое хоть и редко, но и с ним случалось. Обрадовался, конечно. Сусликов понимал, что попал в руки сильных людей, которые вольны казнить, вольны и миловать. На этот раз они милуют, а в случае чего могут обойтись и по-другому, из их рук не выскользнешь.

Да он сейчас далеко и не загадывал. На этот раз пронесло, а там видно будет. Жизнь полна невероятных превратностей, где их предугадать.

Его больше всего занимало, к какому делу приставит председатель. На легкое рассчитывать не приходилось, равно как и на спокойное, безопасное.

О председателе был наслышан, кое-что доходило и до котельни, куда забредали люди. Знал, тот ворочает большими делами, идет на риск, многих и многих держит в кулаке. Приказы его исполняются строго, хотя исполнители и опасаются за свои действия, которые в спорте характеризуются «на грани фола».

Заметив страх или колебание подчиненных, председатель успокаивает: «Ничего, ничего, действуй, бог не выдаст, свинья не съест. Прикрою». И прикрывал. Да так надежно, даже в самых безнадежных ситуациях, что подчиненные верили: за широкой спиной такого руководителя самый свирепый волк не тронет.

Председатель внушал Сусликову полное доверие. Если придется «гореть», так и «гореть» с таким человеком не больно страшно.

Вообще-то Сусликов внутренне постоянно был настороже и полностью никому не доверял, жизнь приучила к этому. Полностью, считал он, нельзя доверять даже самому себе, а уж остальным тем более. Но и не доверять никому тоже не годится, какая-никакая опора всегда нужна. Стало быть, доверяй, но определяй точно – кому и сколько.

В председателе Сусликова особенно подкупило вот что. Когда пришло время расходиться, он взмолился:

– Мне бы ружьецо обратно.

– Нет, ружье нельзя, ружье конфисковано, – заплетающимся языком молвил прокурор.

– Отдай! – резко сказал председатель.

– Нельзя, – с пьяной настойчивостью возразил прокурор, – вещдок.

– Да какой вещдок, если решено не заводить дела, если ты его отдал в полное мое распоряжение.

– Отдал?! – недоумевал прокурор.

– С ружье и с бумагами отдал, так я понимаю?

– Мне, главное, ружье, потому как оно не мое, – канючил Сусликов, – вернуть надо.

– Да бери, черт с тобой, – махнул рукой прокурор.

– Бери, бери, – подбодрил председатель.

Это окончательно утвердило Сусликова в том, что он прощен, что председатель приближает его к себе и в случае чего в обиду не даст. И он почувствовал: наконец-то ему пофартило на надежного покровителя. Жизнь начинала обретать некую устойчивость и определенность, которой так желала гонимая невзгодами душа.