Кунцельманн & Кунцельманн - Карл-Йоганн Вальгрен Страница 86

Лина была подругой Хамрелля уже года два. Рогсведская самка высшего качества. Всё бы ничего, но беда была в том, что она интересовала Иоакима куда больше, чем следовало, и это грозило нанести ущерб их деловому сотрудничеству. Тем более что интерес был обоюдным — если судить по её взглядам в те редкие минуты, когда они оставались вдвоём.

— Но в фильмах ты латиносов не хочешь снимать, — сказал он.

— Это они не хотят. У некоторых народностей куда больше стиля, чем у нас с тобой.

Иоакима удивило, что Карстен Хамрелль вырос в Хёгдалене, но ещё больше удивляло, что он продолжает там жить. Впрочем, именно поэтому он и доверил Хамреллю вести дела. Полгода назад Хамрелль дебютировал в искусствоведении, и с тех пор они уже продали два рисунка Буше не особо щепетильным перекупщикам из южных пригородов. (Эрлинг Момсен получил, как выразился Хамрелль, отлуп — Карстен наложил вето на продажу подделок людям, которые в случае малейших подозрений, не задумываясь, могли бы обратиться в полицию.) Его совершенно не интересовало, что работа Виктора была настолько высокого класса, что вряд ли у кого могли зародиться сомнения. Лучше продавать тем, кто не распространяется о своих делишках, пояснил он.

— А я помню, как «Эбба» тут появилась, — сказал Хамрелль, с сожалением провожая взглядом унёсшего его тарелку официанта. — Гурра [120]занес палочку чуть не на два метра и врезал мне в глаз — на сантиметр промахнулся. Видишь, шрамик? Такое сразу не забудешь…

— А ты что, знал ребят из «Эббы»?

— Я вижу, ты сделал стойку… Провинциалы, как услышат про «Эббу», сразу уши навостряют… Тогда все друг друга знали. Все друг другу были должны и кидали жребий, кому ехать в Христианию за травкой. Чуть не все ребята, кто родился между пятьдесят пятым и шестьдесят четвёртым, были родственниками по бабам — те кочевали от одного лузера к другому. Потом всё это быстро кончилось. Половину моих корешей тех лет унёс героин. Двоих, кстати, звали Йонни… Остальные тоже… кто спился, кого поубивали в разборках…

Первого Буше они продали подпольному маклеру по имени Ральф, специализирующемуся на контрактах первой руки в центральных районах; фамилию его не знал даже Хамрелль, хотя они были знакомы не менее четверти века. Рисунок, к немалому удивлению Иоакима, ушёл за пятьдесят тысяч крон. Карстен объяснил Ральфу, что рисунок украден у частного коллекционера в Сконе. Ральф не сомневался и не торговался, он просто выложил наличные деньги на кухонный стол, пробормотав при этом: «Даже на задаток за однокомнатную в Васастане не хватит». Из этих слов они поняли, какие суммы крутятся на стокгольмском чёрном жилищном рынке, и сообразили, что за оставшиеся рисунки можно запрашивать вдвое. Расчёты подтвердились очень быстро. За второй рисунок Буше «Нимфы и титаны на берегу Пелопоннеса» некий Руне Фореман выложил не моргнув сто тысяч, правда, недовольно заметил, что картина без рамы. Руне тоже работал с недвижимостью: поставлял польских нелегалов для ремонта шикарных вилл на архипелаге, а также приторговывал украденными стройматериалами.

— Не понимаю, как ты решаешься на такое, — сказал Иоаким, когда покупатель исчез на своём «порше-каррера». — Он же твой знакомый! Если он обнаружит, что это подделка, он прекрасно знает, где тебя найти!

— Во-первых, он мне никогда не нравился, — весело сказал Карстен. — Во-вторых, я действую по правилам твоего благословенного отца: только предлагаю товар. Это дело покупателя — доказать, что он попался на подделку. А к тому же я лично проверил подлинность, то есть не лично, конечно, а у эксперта в «Буковскис»…

— Что ты сказал? Ты сделал что?

— Что слышал… Мы с ним пересекались, когда я работал с рекламой. Им нужен был новый каталог, и заказ ушёл к нам. С той поры у меня там знакомства… Я принёс им якобы купленного мной Буше и попросил установить подлинность. Кройера показать не решился, а Буше принёс. Они, конечно, расспрашивали, как он ко мне попал, я кое-как уклонился… но в конце концов подтвердили, что речь идёт о самом настоящем подлиннике. Особенно их убедили эта необычная зелёная бумага восемнадцатого века и старинная печать коллекционера на обороте. Я спросил, могу ли дать их телефон, на тот случай, если мне вздумается рисунок продать, — разумеется, сказали они. Я дал номер Фореману, и меня не удивит, если он туда уже позвонил.

С какой лёгкостью люди попадают в ловушки, подумал Иоаким. И ещё его несказанно удивило, что, оказывается, существует великолепно работающая теневая экономика, подчиняющаяся точно тем же законам, что и любой другой бизнес, — причём даже в такой специфической области, как торговля краденым. Цена, как он понял, была всё же не такой, как если бы они решились продать картины уважаемому коллекционеру, но риск куда как меньше. И всё же Буше был своего рода antipasto, закуской перед ожидавшим их шикарным обедом. Они ещё не притронулись к горячему, не говоря уж про изысканный десерт.

Вскоре после тогдашнего разговора на Готланде Иоаким прикинул рыночную цену оставшихся у Виктора картин — получилась почти невероятная сумма. Бацци, если найти нужного прохвоста, принесёт не менее двух миллионов, Кройер — столько же. Эмиру они решили предложить маленького Кройера за миллион ровно.

— Мы должны поделиться с моим свояком, — сказал Иоаким, когда они начинали разрабатывать план действий.

— Это ещё почему?

— Потому что он тоже рискует.

— Ты имеешь в виду, что он водит за нос свою жену?

— В первую очередь.

И в самом деле, Эрланд более всего опасался, что его разоблачит Жанетт. Месть профессиональных бандитов почему-то беспокоила его меньше. А может быть, у него просто не хватало фантазии вообразить себе такой сценарий.

— Придётся заплатить ему процент.

— Даже не думай. В лучшем случае отстегнём кусок. Он ничем не рискует. Я знаю Эмира… если он сойдёт с рельс, будет искать того, кто под рукой, то есть меня, а не какого-то ботаника в далёком Гётеборге.

Проблема с полотном Кройера, которое они сватали Эмиру, заключалась в создании правдоподобного провинанса. Поддельной печати собирателя девятнадцатого века для профессионального уголовника Эмира было мало. Он судил всех по себе и поэтому был подозрителен до гротеска. И когда Эрланд перед Рождеством выполнил своё обещание и послал картины в Стокгольм, Хамрелль тут же придумал соответствующий план — картина украдена из уважаемой галереи Жанетт Роос в Гётеборге. Эрланду поручили раздобыть более или менее разумный документ, подтверждающий печальное событие, — справку, что картина до последнего времени была в собственности галереи, что-нибудь о цене, липовая переписка со страховой компанией… Они даже заказали для Эрланда визитные карточки сотрудника галереи — на тот случай, если Эмиру вздумается позвонить и проверить. Вполне возможно, Эмир так и поступит. Или он купит картину, или поднимет нас на смех, объяснил Хамрелль. Невероятно, но Эрланд согласился на всё эти махинации.

Размышления Иоакима прервал бодрый мотивчик «Crazyfrogs» мобильника Хамрелля.