За фасадом империи. Краткий курс отечественной мифологии - Александр Никонов Страница 85

Словом, спор на выставке с частностей перешел на более высокий уровень, собеседники переключились на глобальные философские вопросы, став выяснять, какой строй более прогрессивен и перспективен… Никита Сергеевич привычно заговорил, что Советский Союз догонит и перегонит Америку, и, мол, вообще: «Покажем мы вам кузькину мать!» Переводчик от неожиданности растерялся и произнес неловкую фразу о матери Кузьмы. В США так и не поняли, что же подразумевал советский лидер».

Казалось бы, чего проще: не можешь сам производить еду и бытовую технику, закупай ее за границей или, еще лучше, купи там завод для производства этой самой техники! Покупали. И не срабатывало! Купили отличную по тем временам машину — «Фиат-124» вместе с заводом по ее производству. И постепенно превратили в «Жигули», над которыми смеемся до сих пор. И которую выпускаем почти без изменений уже полвека!.. Купили линию по разливу напитка в банки — и выкинули. Почему? Потому что все остальное вокруг было наше, советское. Советский металл, советская пластмасса, советские комплектующие для машин, советские сборщики. Для того чтобы выпускать что-нибудь качественное, нужно было целиком закупать на Западе всю страну. Вместе с населением. Потому что и население у нас было некачественным, чего уж греха таить. Его отношение к труду было извращено до предела. Те зерна, которые когда-то были посеяны в нашу мерзлую неблагодарную почву варягами, татарами, Невским, Иваном Грозным и Петром, махровым цветом взросли под чутким руководством большевиков и лично товарища Сталина, превратив население страны в то, что это население собой представляло, — безалаберных ленивых инфантов, склонных к авралу, штурму, рывку, но не к планомерной, скрупулезной работе. За которую все равно заплатят гроши — работаешь ты или баклуши бьешь, ибо результат твоего труда тебе не принадлежит и от тебя не зависит.

«Китайщина какая-то» — вот образ, пришедший мне в голову, когда я в свое время размышлял, подобно инженеру-турбинщику Ефимову, над тем, с чем столкнулся после окончания института. Дело в том, что при Мао коммунистический Китай вознамерился обогнать весь мир по производству чугуна. И в каждом сельском дворе китайцы начали строить маленькие печки-домны, в которых выплавляли дерьмовый, ни на что не годный чугун… Но более точный образ происходящего — «натуральное хозяйство». Поскольку строительство красной империи было шагом антипрогрессивным, антиэволюционным — в сторону не капиталистического будущего, а феодального прошлого, черты феодализма были присущи советской экономике в той же степени, как черты феодального психотипа личности были присущи человеку советскому. Натуральное хозяйство — одна из таких черт. Стремление все производить самому, не завися от других. Общество тотального недоверия и тотальной подозрительности.

В малом это находило свое проявление в институте дач, на которых советские рабочие и инженеры, врачи и профессора корячились, выполняя роль крестьян, чтобы обеспечить себя картошкой и наготовить солений на зиму. В большом это выражалось в том, что предприятия, не рассчитывая на поставщиков, старались все произвести сами — включая порой даже еду для своих работников. Не редкостью были подсобные заводские хозяйства, где выращивали свиней для рабочих. Но чаще заводы и фабрики открывали кустарные цеха — подсобные производства, где сами делали прокладки, дули стекло, отливали заготовки, что-то подштамповывали — вместо того, чтобы заказать готовую продукцию на стороне. Это был самый настоящий регресс, окукливание, когда вместо специализации происходила универсализация.

«Ленинградская правда» в 1976 году констатировала: «Более 60 % предприятий имеют свои кузнечные цехи и участки. Надо ли удивляться, что производительность в этих цехах и участках в 2–2,5 раза ниже, а себестоимость продукции в 1,5–2 раза выше, чем на специализированных… Прямо-таки пошла мода на «натуральное хозяйство»».

По подсчетам экономистов, специализация могла бы высвободить до 750 тысяч работников. Но «натуральная» советская экономика всегда славилась расточительностью. И лозунгом «Экономика должна быть экономной» этого было не исправить. Вся система была порочной — централизованной, как при Петре или Грозном, которые стягивали управление страной в единый центр, выстраивая вертикаль власти.

Казалось бы, если у тебя все нити руководства в руках, тебе все видно. Ты всегда можешь принять правильное управленческое решение, сообразуясь с нуждами страны, а не местечковыми узко-эгоистичными интересами. Ан нет! Плановая экономика — такая четкая, такая выверенная, такая вся из себя просчитанная — работать почему-то не хотела. Плану в СССР было подчинено все и всегда. И все и всегда сбоило.

…В 1946 году из оккупированной советскими войсками Германии на Запад сбежал советский офицер, чиновник советской военной администрации Григорий Климов. Он опубликовал книгу воспоминаний под названием «Берлинский Кремль», я пару цитат из него уже приводил. Потом Климов, к сожалению, начал ваять фантазийные опусы с сексуально-конспирологическим уклоном, но главную славу ему принесла именно первая книга, которая открыла европейскому читателю глаза на будни красной державы и по которой в 1954 году был даже поставлен фильм.

Как нужный военной промышленности специалист, Климов имел бронь. Его забрать на фронт не могли, потому что кто-то ведь должен был ковать победу в тылу, а пушечного мяса хватало и так — страна была крестьянской. Однако в 1941 году Климов, имеющий бронь, неожиданно для себя попал на фронт. Благодаря плану:

«В одно прохладное осеннее утро я ехал с Женей в поезде пригородной электрички, возвращаясь с дачи. Я вынул из кармана повестку военкомата с приказанием явиться для перерегистрации и сказал: «Завтра утром пойду поставлю штемпель, а потом забегу к тебе…»

На следующее утро в ватной солдатской телогрейке, в синих брюках, заправленных в солдатские кирзовые сапоги, и с неповторимой кепкой на голове я шагал в военкомат. По военному времени я был одет как джентльмен. Это было шиком военной Москвы и не вызывало враждебных взглядов. В кармане у меня торчала увлекательная книжка Конан-Дойля «The Sing of Four», которую я читал в метро для практики в английском языке.

Сдав свои документы во II части военкомата, я примостился в угол и принялся за увлекательный роман, помогающий коротать бесцельное время. Комната была наполнена странным людом — бледные меловые лица, заросшие небритые щеки, измятая, не по сезону легкая одежда. У дверей прислонились в ленивой позе двое милиционеров. Я читаю про таинственного пигмея с отравленными стрелами, про колченогого злодея и терпеливо дожидаюсь, когда мне вернут мой воинский билет со штемпелем «перерегистрирован».

Через некоторое время в комнате появляется начальник со списком в руке. Он зачитывает фамилии, где-то посередине и моя. Я даже и не знаю, что это за список. Когда начальник исчезает из комнаты, звучит команда милиционеров: «Выходи стройся на улицу!»

Всех до одного бывших в комнате, в том числе и меня с пальцем между листами книги, выгоняют на двор. Что за представление? Ведь это ко мне не относится — у меня всемогущая «броня»! Я пробую сунуться налево — на меня смотрит дуло нагана. Я направо — снова наган.