Богоматерь лесов - Дэвид Гутерсон Страница 85

По ее прикидке перед церковью было около двух тысяч фанатиков, готовых провести здесь всю ночь. Толпа выплескивалась на соседние улицы. Лица людей освещало мерцающее пламя свечей и фонари Норт-Форк-авеню. Группа паломников, взявшись за руки, пела гимн, уже знакомый Кэролин; она подошла к ним и запела вместе с ними с таким видом, точно знала его всю жизнь: «Благослови, Пресвятая Дева, землю рождения нашего», — пела Кэролин, одаривая всех лучезарной улыбкой.

Добравшись до фургона, она заперла дверь, поплотнее задернула занавески и выставила на приборную доску табличку: «Не беспокоить: созерцательная молитва». Потом зажгла две свечи и сделала большой глоток апельсинового сока из пластиковой бутылки. Сунув в рот горсть очищенных лесных орехов, она погрузила руки в ведерко с деньгами и счастливо покачала головой. «Хвала Господу! — произнесла она, любуясь монетами, поблескивающими в пламени свечей. — Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла, потому что Мамона со мной!» Кэролин расхохоталась, сунула в рот еще пригоршню орехов и пощупала баллончик с перцовым аэрозолем. Ведра были полны, и это было настоящее чудо. У нее ушло десять минут на то, чтобы отобрать крупные купюры, и еще десять, чтобы сложить их в аккуратные пачки и спрятать в резервуар биотуалета под задним сиденьем. По самой грубой прикидке у нее было около двенадцати тысяч долларов. Она могла преспокойно исчезнуть в любую минуту, незаметно покинуть город часа в три ночи и направиться прямо в Сан-Лукас. По дороге можно заехать в банк и обменять наличные на дорожные чеки, чтобы предупредить расспросы на границе, где она каждый год вызывала подозрения мексиканцев своим потрепанным «фольксвагеном» и чересчур свободными взглядами. Если они найдут у нее под сиденьем двенадцать тысяч долларов, для них это будет как красная тряпка для быка, ее тут же примут за наркодилера. А это совершенно лишнее. Кэролин хотелось спокойно добраться до места, снять жилье недалеко от моря и валяться на солнышке там, где никто не будет ей докучать.

Ей вспомнилась тропическая зима, невыносимо длинная и скучная. Она уже замечала это раньше: издалека Мексика казалась заманчивой, а вблизи ее очарование меркло. Привычный для нее когда-то ритм жизни — танцевальные клубы, похмелье, обмороки на пляже — сменила марихуана по утрам и книжки в дешевых бумажных обложках: истории о прогулках на пони в Андах, на верблюдах по пустыне и наблюдения за птицами на Бали. Однако вскоре прискучило и это. Почти все в этом мире вызывало у нее скуку. Ей было тридцать, и ей надоело все на свете. Большую часть времени она не знала, куда себя деть. Ее снедала беспричинная тревога. Она держалась язвительно и насмешливо, но под этой маской скрывалось то же смятение, что и у прочих. Кто мы? Зачем мы здесь? И так далее. Она то думала, как бессмысленна ее жизнь, то терзалась из-за своей наружности, которая с годами становилась только хуже. Мысль о том, что она стареет, была невыносима. Она не сомневалась, что с возрастом человек опускается в бездну отчаяния и со временем ей тоже предстоит понять, как выдержать этот ужас, но это будет потом, а пока впереди маячила южная граница, а под сиденьем лежали пачки денег.

Деньги! Она провела большим пальцем по пухлой пачке купюр, точно у нее в руках была колода карт. Деньги были пропуском в ту жизнь, которой она не ведала раньше. Ей пришло в голову, что, если у нее будет достаточно денег, она сможет сделать липосакцию. «Чего бы я не отдала, чтобы стать красивой! — подумала она. — Стройной, подтянутой и гибкой. Такой же изящной и холеной, как модели в „Космо“. Интересно, есть ли у липосакции побочные эффекты? Особенно если делать ее в Гвадалахаре? Надо обязательно это выяснить. И еще ноги, — сказала она себе, — было бы здорово сделать их потоньше». Она вспомнила бугристые жировые отложения на ногах своей матери, выпуклые черно-синие вены у нее под коленями, изуродованные варикозной болезнью икры, лиловую паутинку сосудов под кожей. «Господи, — взмолилась Кэролин, — умоляю Тебя, дай мне возможность сделать операцию или убей меня, я не хочу стать похожей на свою мать!»

Кэролин взяла книжку «Небольшая прогулка по Гиндукушу», которую не открывала с прошлой пятницы. Она успела соскучиться по ее ворчливому оптимизму и рассказам о выдуманных трудностях. «Мы оказались на огромном лугу, поросшем ровной зеленой травой, она пружинила под моими усталыми ногами, давая им покой и отдых». Ей нравилось читать о чужих путешествиях. Она с удовольствием представила, как отправится в путь. Как пересечет в темноте границу штата, побродит утром по морскому берегу в Орегоне, выпьет чашечку эспрессо и побалует себя шоколадным круассаном. Ее бумажник будет туго набит пятерками, десятками и двадцатками. «На дальнем берегу реки паслись на заливном лугу козы и овцы». После завтрака она немедленно сядет на диету. Восхитительное утро в Бэндоне. Надев солнечные очки и шарф как у Мелани Гриффит, она будет попивать свой кофе с европейским шиком, ощущая себя роскошной и чувственной. Сладострастная и загадочная одинокая женщина. Ей нравилось это слово — сладострастная. Пожалуй, шоколадный круассан покупать все же не стоит. Как же они называются по-французски? Они всегда ужасно жирные. В них уйма масла и калорий. Невозможно есть круассаны и оставаться изящной. Плитка шоколада может погубить все, из-за нее она будет чувствовать себя похожей на свинью из Индианы — впрочем, именно так она чувствовала себя большую часть времени.

Кэролин выглянула из-за занавески. Двенадцать тысяч долларов — это здорово, ведь изображать из себя верную ученицу Энн ничего не стоило, это было куда проще, чем собирать грибы в холодном, сыром лесу. Но пока снаружи толпятся люди, ресурсы не исчерпаны. Зачем останавливаться на достигнутом? Почему не двадцать тысяч? Если верить голливудским фильмам, такая удача подворачивается не часто. Бросить все на полпути означает упустить дарованный свыше счастливый случай. Кэролин подумала, что, прежде чем придет час выйти из игры, она успеет удвоить свое состояние.

«Все или ничего», — произнесла она и поправила круглую шкалу компаса. Стрелка упрямо повернулась на север. И все же ее не оставляли сомнения. Что-то вроде угрызений совести, граничащих со страхом. Сказать по правде, она не питала особой симпатии к дьяволу. И не забыла то, что говорил Паскаль. Она считала себя порядочным человеком, который не причинит вреда разумному существу. Зачем же она ввязалась в эту историю? Мошенничество в особо крупных размерах? Едва ли вымогательство денег у верующих, не говоря уже про Энн из Орегона, позволит ей застраховать себя от неизведанного, которое таила в себе маячившая впереди туманная и бездонная вечность.

«Наверное, нет атеиста, — подумала она, — который непоколебим в своих убеждениях. Страшит даже самая крохотная вероятность ошибки: огонь, сера, фонтаны пламени, духовные лица, которые затыкают своим телом дыры в каменных стенах подвалов преисподней у Данте. Ужас. Мороз по коже». Еще в колледже она запомнила наизусть несколько строк из «Божественной комедии», чтобы цитировать их, обличая капитализм:

О Симон-волхв, о присных сонм злосчастный,

Вы, что святыню Божию, добра

Невесту чистую, в алчбе ужасной

Растлили ради злата и сребра,

Теперь о вас, казнимых в третьей щели,