В обличье вепря - Лоуренс Норфолк Страница 85

— Пойдемте. Внизу все готово, — сказала Рут, обращаясь к ним обоим.

По прибытии на берег последовало несколько коротких сцен: деревянная пристань с большим деревянным же строением, стоящим с ней рядом; узкая извилистая улочка и бегущие мимо камеры мальчишки; оборачивается с ошарашенным видом девушка и долго смотрит в кадр; перекресток, на котором в принципе нет никакого движения, зато есть скамейка под деревом, и на скамейке сидят три старика, все трое курят, а один не то машет оператору рукой, не то требует, чтобы его перестали снимать. Пленка была передержанная, цвета проработаны очень плохо.

— Кто это снимал? — спросил Витторио.

— Местная команда, — ответила Рут.

— Нужно было взять кого-нибудь из афинян. Ангелопулоса. Или Маки Баруха.

Рут поджала губы.

— Денег на это не было. В любом случае дальше будет лучше.

Витторио хрюкнул. Рут сидела между ними и в ответ на эту эскападу оператора повернулась к Солу и состроила рожицу.

Сол улыбнулся в ответ и подумал, что вот сейчас на долю секунды поднялась откуда-то из глубины на поверхность та девушка, с которой когда-то он был знаком. Она отвернулась.

Следующая серия сцен была снята из окна машины. Камера дергалась, выхватывая растущие тут и там посреди засушливого красно-коричневого пейзажа чахлые, неопределенного цвета кусты. Дорога зигзагом пошла в гору, и камера начала широким полукругом ходить то вправо, то влево. Мимо то и дело проносились маленькие придорожные палатки с деревянными столами и крышами из ржавого железа, и нигде ни души.

Смена кадра. Машина оказалась автобусом; светло-голубая махина медленно выезжает за пределы видимости. Экран заполнила гигантская гора, которая уступами поднималась вверх, все круче и круче, все выше и выше, покуда наконец темно-зеленые пятна растительности не поредели и не исчезли вовсе. Небо над ней было ярко-синее, и когда Сол повернулся к Рут, он увидел, что и ее лицо подсвечено тем же цветом.

— Я знаю, где это, — сказал он ей.

Она повернулась к нему, но ничего не ответила. Большая часть ее лица оставалась в тени.

Камера медленно двинулась вниз по склону. Сол сказал:

— Это снова Аракинф, или Зигос. С южной стороны. А снимали с моста. Трудовой лагерь был на дальней стороне склона и немного вверх по той долине, что справа. Под развалинами.

Рут по-прежнему молчала.

— Под какими развалинами? — после неловкой паузы переспросил Витторио.

— Калидона, — сказал Сол, — Там каменная платформа, приблизительно метров сорок на двадцать. Скорее всего, на ней стоял храм. И остатки дороги; сейчас это просто нечто вроде насыпи. Она вела в город. Отдельные куски городской стены тоже сохранились. Двадцать пять лет назад они в высоту были примерно по пояс. Мы там откапывали черепки, обугленные кости, не очень много. Монеты попадались, но римские. Поздние.

— Список есть в поэме, — сказал Витторио.

Лицо Рут было обращено в его сторону. Он удивленно посмотрел на нее, и она как будто за волосы вытащила себя из какого-то напряженного мыслительного процесса, после чего развернулась обратно к экрану.

— Да, — сказал Сол и тоже стал смотреть на экран.

По экрану слева направо медленно прошло подножие горы, пока не исчезло совсем, сменившись бликами солнечного света на водах залива. Широкая речная дельта изрезала лежащую в отдалении береговую линию, и камера пошла вдоль изгибов речного русла вверх по течению, пока не уперлась, как и предсказывал Сол, в мост, на котором стоял оператор. Переведший вслед за этим объектив на долину.

— Он исчез, — сказал Сол.

— Кто? — Голос Рут.

— Лагерь.

Выше моста река разбегалась на пять или шесть отдельных рукавов, которые пересекались и петляли по широкому руслу. На маленьких островках и намытых водой гребнях между протоками разрослись кусты. Яркие оттенки зеленого казались слишком броскими, почти ненатуральными на фоне ржаво-коричневых тонов долины и серых камней, которыми было выстлано речное дно. Пропал фокус, изображение расплылось, потом опять сделалось четким, сфокусировавшись на чем-то расположенном вверх по течению. В подрагивающем кадре — широкий, не слишком крутой подъем.

— Объектив не тот, — пробормотал Витторио.

— Там был город, — сказал Сол, — Вот этот плоский участок перед ним и немного влево, там как раз платформа, на которой, видимо, и стоял храм. Бараки, в которых мы жили, были как раз под ней. Наверное, их снесли. А река за кадром. Справа.

Он даже наклонился вперед, так, словно мог таким образом заглянуть за обрез кадра и увидеть реку. Фильм длился еще несколько секунд, и складывалось такое впечатление, будто на последних кадрах внимание оператора привлекла некая аномалия, внезапно возникшая посреди выжженного пейзажа, потому что камера ни с того ни с сего вдруг резко поехала влево. Но экран тут же погас.

— Это первая бобина, — объявила Рут, когда зажегся свет. Она вытянула руки вверх и повернулась к Солу, — Должно быть, странное у тебя сейчас чувство. Еще раз увидеть все те же места. Многое изменилось?

Прежде чем Сол успел ей ответить, она встала, сделала знак киномеханику и посмотрела на Витторио:

— Ну?

Оператор на секунду задумался.

— Тот кадр, что с небом, когда он дает панораму горы. Это мы можем использовать. А больше ничего.

— Поль весь день позавчера смотрел вверх, помнишь? Чего-то искал на потолке. Лиза спрашивает его, о чем он думает, а он, вместо того чтобы отвернуться, поднимает голову вверх. Я не была уверена, что это хорошая находка, но, может быть, если он будет вот так же смотреть вверх и при этом…

— Синего неба, вот чего он искал, — перебил ее Витторио. — А мы оттеним его черным. Он как бы выпадает из зоны света, понимаешь?

Сол, который к разговору этому явно не имел никакого отношения, принялся оглядывать ряды пустых кресел. Тихо шуршали спрятанные где-то громкоговорители. Рут уронила руку ему на локоть, и он, к немалому своему удивлению, почувствовал ее пожатие. Он улыбнулась ему.

— Извини, Сол. Тебе наверняка все это неинтересно. А воспоминания, должно быть, нахлынули не самые приятные. Извини, я не подумала.

— Да нет, что ты, — запротестовал он.

Он и забыл, насколько темными могут казаться глаза Рут на фоне бледной кожи лица. Куда подевались ее веснушки? Ему показалось, что она закована в доспех: в темной куртке и черных брюках, стоит над ним и ждет, пока киномеханик заправит в аппарат следующую пленку. Исчезновение лагеря отчего-то подействовало ему на нервы — как будто стерли не само это место, а то время, которое он там провел. Его поэма была написана именно там и тогда, если вообще можно решить, в каком месте и в какое время она была написана. Но судя по тому, что от обстоятельств ее появления на свет теперь не осталось и следа, она вообще не должна была получить право на существование. Даже бессмысленные траншеи, которые их заставляли рыть, и те засыпаны.