Между любовью и любовью - Галина Лавецкая Страница 84

Память у меня, Викусь, математическая, мозг так устроен, что все как будто записывает. Хоть и страшно мне было это слышать, а вот впечаталось на всю жизнь. Я так же тихо вышел и до вечера с ребятами проболтался. Домой пришел, отец даже не спросил, где я был, и про олимпиаду только на следующий день вспомнил. Пьяным он не был, скорее пьяненьким. Фотографии на столе уже не было, бутылки тоже. Я ни о чем не спрашивал, он сам мне сказал, что выпил немного за Аню. «Помнишь маму свою, Стасик? Анечку? День рождения у нее сегодня. Вот я и выпил немножечко за упокой ее души. На кладбище был, у нее… Мало пожила наша Аня. Тридцать лет ей сегодня исполнилось бы. А вот ушла. Ну, ничего, Стасик, ничего, мы с тобой вместе, да? Что же тут поделаешь, судьба такая, Стасик».

Я не хотел слушать больше, ушел к себе в комнату, а он за стеной все говорил сам с собой. После этого наши отношения стали совсем другими. Я замкнулся, закрылся, не хотел с ним ничего обсуждать, как раньше. Я его так любил! Неужели он убил бедную Аню?

Сказал, что утонула, а подробностей я не знал. Я в лагере тогда был. Первый раз поехал, и мне очень понравилось там. Вернулся уже перед школой, в первый класс пошел. А дома форма новая, ранец, карандаши, тетрадки, пенал – все такое красивое, я радовался! Про Аню не думал. Считал, что лучше моего отца никого на свете нет. Умный, спокойный, ученики его любили. Вот такая история, Викусь. Он мое отношение к нему списал на подростковый возраст. А я уже тогда решил – кончу школу, уеду в Москву, поступлю в лучший математический институт. Навсегда уеду, никогда не вернусь. Отец через два года женился на Антонине Ивановне, нашей химичке. Она нормально ко мне относилась, заботилась, но я так одиночкой и прожил до отъезда из дома. – Стас замолчал, тяжело вздохнул и, отпив остывшего чая, опять заговорил: – А когда приехал на похороны, Антонина Ивановна сказала, что отец очень ждал меня, говорил, что обязательно должен поговорить. Я тогда обрадовался, что он не дождался. Не хотелось никаких исповедей. Я ничего не хотел знать. Бог ему судья. Я только хотел поскорее забыть обо всем. А после поминок мачеха мне письмо передала. Но написал он его еще до того, как окончательно слег, так что о чем он хотел еще со мной поговорить – не знаю. – Стас замолчал и задумался.

– А в письме он объяснил что-то? Может быть, и не убивал ее. С чего ты вообще решил, что это он? Он ведь тогда с фотографией разговаривал не на трезвую голову. Мало ли что сказал. – Вика осторожно подыскивала слова, не зная, как облегчить Стасу его воспоминания.

– В письме? Да я не хотел читать, боялся. Спрятал в книги, хотел даже разорвать. Потом прочел, чтобы уже раз и навсегда закрыть все это. Знаешь, что он там написал? – Стас грустно усмехнулся. – Историю моей матери. Жаль, я разорвал, мог дать тебе почитать сейчас. Но я все помню. Отец Ани был младшим сыном высокопоставленного царского чиновника. Семья была известная и очень богатая. Всех их расстреляли в Петербурге в семнадцатом году. Матросы. Всю семью. Родителей и двух сестер. Расстреляли прямо во дворе их особняка. Только отец Ани спасся, его не было дома. Один из слуг ждал его на улице и предупредил, чтобы уходил. Анин отец добрался до юга России, вступил в Добровольческую армию, воевал. За сестричек своих, за маму с папой. Когда армия была разбита, отступила и остатки ее грузились на пароходы, он в составе небольшого отряда прикрывал погрузку, красные уже вошли в город. Ну и на пароход не попал. Сумел смешаться с гражданскими, он мальчик совсем был, шестнадцать лет, и попытался добраться до Польши. У них в Лондоне родственники были, которые после Февральской уехали. В Польшу попасть не сумел, остался в Минске, как-то там прижился. Это мои родственники, чтобы я знал свои корни. Анина мать была дочерью богатейшего, известного в России конезаводчика. Его убили крестьяне, когда жгли поместье. Веселенькое время, да, Викусь? А мать с дочкой были в Киеве и оттуда кинулись спасаться. И тоже не сумели уехать за границу. Неизвестно почему их занесло в Минск, но там родители Ани и познакомились. Поженились, и в тридцатом году родилась моя мать, а в тридцать шестом отца забрали, неизвестно, по какой причине, но он, понятно, сгинул без следа. Мать Ани умерла в эвакуации. Осталась моя мама сиротой в двенадцать лет. Но ее взяли дальние родственники матери. А после войны вернулись в Минск. Аня окончила школу, какие-то курсы и пошла работать учительницей пения в ту школу, где работал отец. Кроме музыки она ничего не знала и не умела. Это уже в сорок восьмом году было. Отец пишет, что, увидев ее, влюбился так, что это было похоже на помешательство. Он был старше на пять лет и внешне очень симпатичный. Отец ничего не пишет о ее чувствах и о том, как уж он уговорил Аню выйти за него замуж. Ничего не пишет об их жизни и о причинах ее смерти. Только о том, кто она и кто мои бабушки, дедушки и прадеды. Это ему рассказали уже после ее смерти. Чтобы Стасик потом узнал. Никаких исповедей. Просил, чтобы я вспоминал ее, она очень красивая была и добрая. А я-то боялся, что он будет описывать, как убивал эту добрую и красивую. Слава богу, нет. – Стас опять невесело усмехнулся и замолчал.

Вика подошла и прижала его голову к себе. Он обнял ее, уткнулся лбом в Викино плечо и замер. Вика боялась, что он заплачет, но он молчал. Она гладила его по волосам и тоже молчала. Не знала, что сказать.

– Как хорошо, что ты со мной, Викусь. – Он поднял голову и посмотрел на нее.

– И хорошо, что ты со мной, – улыбнулась Вика, – Бедный мой мальчик! Почему ты не рассказал мне? Помнишь, я хотела ехать с тобой на похороны, а ты сказал, что одному легче. Разве одному легче?

– Не рассказал? Не знаю. Хотел забыть. А ты меня никогда и не спрашивала про моих родителей, про то, как жил до тебя. Ты не любопытна, Викусь.

– Это плохо?

– Нет, но странно. Обычно женщины хотят все знать. А ты даже не спрашивала, кого я любил до тебя и вообще любил ли? – Он рассмеялся.

– А ты кого-то любил до меня? – Она взъерошила ему волосы и погладила по щеке. – Давай выкладывай как на духу.

– Ну, если сегодня вечер откровений. Нет, я давно понял, что никого и никогда не любил, кроме тебя. В школе мне нравилась одна девочка, но она была очень красивой, и я дружил с другой, обыкновенной. Наверно, у меня был страх перед красотой. Где-то в глубине души, может, я даже не сознавал этого. После школы уехал, а моя подружка поступила в Минске. На втором курсе я познакомился с девушкой из педагогического. Встречались с ней три года, думал, что это серьезно. Она уехала по распределению, а я поступил в аспирантуру. Переписывались, она меня звала, ждала, но я так и не собрался. Увлекся работой, и как-то забылось. Ну а потом наша, математичка, тоже аспирантка. Вот уже она меня доставала, хотела знать все, куда, с кем, зачем. Я уж не знал, что мне делать! К счастью, она устроилась на работу в НИИ и вышла замуж. Вот и все мои похождения, Викусь. Работа меня занимала гораздо больше. Или просто не любил. А когда встретил тебя, все изменилось. Сначала удивился, неужели такие бывают? Потом восхитился. А потом понял, что я счастлив, что жизнь прекрасна. Все забыл, для меня существовала только ты. – Он улыбнулся. – Ну, и моя работа, конечно. Но никогда не было чувства зависимости, мольбы, унижения, как у моего отца к Ане. А ведь ты гораздо красивее, чем она. Твоя красота радостная, добрая. Не в том смысле, что последний пирожок отдашь, а от слова «добро». И я понял, что красота бывает доброй. Просто с тобой я начал жить, а не прятаться от жизни.