Архивы Страшного суда - Игорь Ефимов Страница 84

Он выбежал в коридор.

На лифте спустился в вестибюль.

У главного входа толпа была еще гуще. Здесь таборяне перемешались с паломниками, с любопытными из городка. Глухой шум давил на стекла. Солнце било в глаза, мешало разглядеть, где кончалось море голов. Да и кончалось ли оно где-нибудь?

Подбежавший дежурный козырнул, придвинулся вплотную:

— Сэр, они требуют встречи с отцом Аверьяном. Они уверены, что бесплатная раздача была объявлена им, а теперь дирекция вмешалась и пытается ему помешать. Они кричат, что готовы защитить его от нас — пусть только скажет слово.

Макс кивнул, быстро пошел назад, по коридору «перекладины», сбежал вниз по лестнице.

Но отец Аверьян в сопровождении Умберто уже выходил ему навстречу. Оба были в неподпоясанных рясах, босые.

— Ну что, Макс, доигрались? — с каким-то неуместным торжеством крикнул Умберто. — А расхлебывать кто будет? Мы с вами? Или Дух Святой?

Макс сощурился, промолчал.

— Ничего, это все ничего, — говорил отец Аверьян, приглаживая венчик волос, передвигая на место крест, заправляя выбившийся ворот рубашки. — Сейчас мы все объясним им, они поймут. Кто-то обманул этих бедняков, конечно… Но все же: какая вера, какая жажда чуда!

Все трое вошли в лифт, поднялись на шестой этаж. Радиорубка не имела окон, и гул не проникал сюда. У радиста все уже было готово, он протянул микрофон священнику, щелкнул тумблером с табличкой: «Громкоговорители».

— Братья и сестры мои, — сказал отец Аверьян. — Возлюбленные во Христе…

Было видно, что говорить по-английски, да еще не видя живых, обращенных к нему лиц, ему было трудно и непривычно.

— Какой радостью для меня было бы дожить до того дня, когда каждый верующий, жаждущий Суда и Воскресения, сможет беспрепятственно сделать первый шаг навстречу этому чуду. Когда отделения Архива в любом городе будут открыты и бесплатны, как улицы для идущих, как библиотеки для читающих, как храмы для молящихся…

Лицо его разгладилось, поднялось вверх, приобрело обычный красноватый оттенок и вдруг провалилось в темноту.

Погасли лампы и шкалы радиоаппаратуры.

Только над дверью тускло горело слово «выход».

— Этого еще недоставало!

Умберто выскочил в коридор.

Дневной свет лился в единственное окно в дальнем конце.

Встревоженные лица выглядывали и из других дверей. Снаружи толпа начала скандировать:

— А-верь-ян!.. А-верь-ян!.. А-верь-ян!..

— Дежурного электрика сюда! — крикнул Умберто. — Немедленно!

— Не надо, — сказал Макс, выходя из радиорубки. — И так все ясно. Они перерезали электрокабель. Или устроили аварию на подстанции. Я бы на их месте сделал то же самое. Хорошо еще до телефона не добрались.

— Но морозильники?! Архив?!

— Начнет размораживаться потихоньку. Весь вопрос — с какой скоростью.

— А аварийные установки?

— Генератор слишком слаб. Его хватит на освещение коридоров, на работу лифтов — не больше.

— Но этого же нельзя допустить! — вскричал отец Аверьян. — Я выйду к ним, я объясню. Все, что угодно, — только не размораживание. Они поверят, поймут, разойдутся.

— Не делайте этого, — сказал Макс.

— Там, под нашими ногами, — самые заветные людские мечты! И они тают и гибнут. Каждую секунду чья-то душа спотыкается на пути к воскресению! Как же они смогут не понять? Ведь они сами жаждут того же, сами верят. Ведь это и их надежда тоже! И она гибнет!

— Вы ничего им не докажете сейчас. Они уже слишком возбуждены. Лучше дождаться прибытия полиции. Поверьте: тогда они станут слушать внимательнее.

— Сколько мы сможем продержаться? — спросил Умберто.

— У нас здесь десять охранников. Да человек двадцать ночевало в Архиве. Да кто-то успел прорваться утром. Оружия хватит на всех. При удаче — часа два, три.

— Вы не станете стрелять в людей, пришедших ради чуда воскресения, — сказал отец Аверьян.

— Боже упаси. Но ведь за их спинами прячутся совсем другие люди. Те, кто развешивает фальшивые объявления, обрывает подачу электричества. Эх, вот до них бы добраться.

Придерживая болтающийся на плече автомат, секретарша Грета бежала к ним по коридору, размахивала телефонограммой:

— Сэр, звонил шериф! Полицейский вертолет уже вылетел к нам. Второй патрулирует шоссе где-то на севере штата. Но и его срочно отзовут.

— Полицейский вертолет?! На три человека? Он что — спятил? Нам нужны грузовики, набитые полицией! Нам нужны бронетранспортеры!

— О, простите, сэр. Я думала, вы уже знаете. На мосту через реку — авария. Большой грузовик застрял поперек и загорелся. Так неудачно, что перекрыл обе полосы. Полиция вынуждена ехать в объезд по девятой дороге.

— По девятой они и за два часа не доберутся.

— Никто не знает, что стало с водителем грузовика. Его нигде не могут найти.

— Я скажу вам, где он. Я знаю. Вот там, в гуще толпы. И я очень, очень хотел бы, чтобы у него и его приятелей не оказалось под рукой ракетной установки, припрятанной в каком-нибудь фургоне.

Все замолчали, растерянно переглядываясь, вслушиваясь в идущий снизу гул:

— А-верь-ян!.. А-верь-ян!.. А-верь-ян!.. Умберто сделал шаг вперед, обвел взглядом искаженные страхом лица, ткнул наугад пальцем:

— Вы и вы — быстро добудьте большие куски картона. Восемь или десять штук. На каждом крупными буквами: «Проповедь отца Аверьяна через пятнадцать минут в храме Воскресения». Выставьте в окнах так, чтобы можно было прочесть снаружи. Макс! Собери всех, кого сможешь, и перекройте проход к главному зданию из храма. Проверьте внутренние ворота, если нужно, укрепите их баррикадой. Чтобы в случае чего… После этого откройте все двери в храм снаружи. Но не дайте толпе захлестнуть вас, станьте заслоном перед алтарем. Отец Аверьян, дальше все будет зависеть от вас. И от воли Божьей, конечно. Только не начинайте с прямого «нет». Обещайте им что-нибудь, размягчите, растрогайте. Не говорите о справедливости, о тех несчастных, чья кровь сейчас начинает размораживаться в наших подвалах. Таборяне в таком состоянии, что станут слушать только про себя. Да мне ли вас учить!

Подбодренные его решительным тоном сотрудники разбегались по тускло освещенным переходам.

3

Толпа больше не была просто многотысячным сборищем людей, манимых одной страстью, одной надеждой. Она словно бы превратилась в единое спрутообразное тело, в котором любой импульс боли или злобы мгновенно прокатывался от пасти до хвоста, по всем щупальцам, клешням, буграм, сочленениям. И тело это проползало повсюду, упруго заполняло проходы между зданиями, пробовало свои когти и присоски то там то тут.