Богиня маленьких побед - Янник Гранек Страница 80

К Эйнштейну я явилась к чаю. От меня за версту несло дешевым лаком и прогорклым потом неизбывной тревоги. Тот период моей американской жизни я просто ненавидела. Он слишком напоминал мне довоенную Вену. К тому же этот тошнотворный климат оказывал на Курта самое дурное влияние. Постоянная подозрительность, поселившаяся с недавних пор в научных кругах, еще больше усиливала его беспокойство. Он готовил свою традиционную похлебку, вредную для здоровья, перекладывая на свои плечи проблемы других людей, в том числе и Роберта Оппенгеймера, заподозренного в шпионаже. Муж повсюду видел врагов. Молочнику пришлось перейти на новый график: он за нами следил. Какой-то студент хотел поговорить с ним по поводу темы своей диссертации: Курт закрывался на ключ и не отвечал на телефонные звонки. Кто-то осмеливался противоречить ему на научном совете: он обвинял весь ИПИ в заговоре против него. Нас прослушивали, нашу почту просматривали, за нами велось наблюдение. Курта хотели отравить. Только самые близкие друзья соглашались его выслушивать, не изнывая от смертельной скуки. Вполне естественно, что карьера ученого двигалась на удивление медленно. И кто в этом виноват? Он сам, точнее, его неумение себя вести. Слухи и обидные комментарии, якобы направленные против него, он относил на счет профессиональной зависти. Самых нетерпимых его собратьев смущали скорее прихоти мужа, нежели его работы как таковые. Курт усматривал в этом тайный заговор, я – что-то вроде рвотного рефлекса. В первую очередь они боялись, как бы он не загнулся прямо у них на руках. В результате всего этого Курт ничего не ел, а если и ел, то самую малость. Я вновь взяла на себя обязанность пробовать всю подаваемую ему пищу. В то же время он продолжать работать, будто в его мозгу существовало герметичное отделение, бункер, недоступный для волн безумия, затопивших все остальное.

Перед тем как позвонить, я повязала голову платком.

Дверь мне открыла Лили – бледнее обычного.

– Что случилось, радость моя? Кто-то умер?

Она приложила к губам палец. Альберт в гостиной говорил по телефону на повышенных тонах. Все лица были обращены к нему. В руках у Лили, Курта, Оскара, а также Элен и Брунии, его ассистенток, замерли чашки с кофе. Элен жестом велела мне налить чаю и сесть. Я предпочла бы что-нибудь покрепче. Альберт повесил трубку, зеленый от злости, и рухнул в кресло.

– Они пришли к выводу, что нет ни признаков, ни доказательств измены. Но в их глазах это еще не означает, что наш друг не представляет опасности. Короли красивых риторических фигур!

– Боже мой! Неужели Роберта отстранят от руководства ИПИ? Или они планируют что-то похуже?

– Давайте не будем сходить с ума, Лили. Оппенгеймеры не в том положении, в каком оказались Розенберги. Роберт потерял свой пост в Вашингтоне и членство в Комиссии по ядерной энергетике. Срок его пребывания на посту директора в любом случае подходит к концу. Они намереваются отстранить его от всех работ и оградить от принятия любых мало-мальски важных решений.

– Тогда какого черта он согласился предстать перед этим судом? Это же маскарад! Как бы там ни было, вы, герр Эйнштейн, могли бы его от этого отговорить.

– Ему хотелось сохранить свое доброе имя. Думаю, он вполне способен попытаться искупить вину за участие в работе лаборатории в Лос-Аламосе.

– Этот Теллер ^[112] – отпетый мерзавец!

– Адель!

– Бросьте вы, Гёдель! Ваша супруга совершенно права. Все их обвинения строятся на так называемых интуитивных догадках Теллера. Теперь у этих свихнувшихся ястребов войны развязаны руки, и им никакая комиссия не указ. Их цель в том и заключалась, чтобы дискредитировать Роберта и свести на нет его влияние.

Ответить Альберту, которого, казалось, без остатка поглотила тоска, не осмелился никто. Старый физик тратил последние силы на борьбу ради всего мира, в то время как Курт всегда сражался исключительно за себя. Несчастья, постигшие нас в Германии, вернулись вновь. Но мы постарели, а может, и стали слишком циничными, чтобы это могло нас удивить. Гитлер когда-то тоже пугал всех коммунистическим заговором с целью уничтожения в своей стране демократии. Америка теперь двигалась по тому же пути, с той лишь разницей, что люди здравые и способные на жертву, такие как Эйнштейн, не торопились ее защищать.

– Гёдель, когда-то вы говорили, что в Конституции США есть изъян. Вас никто не услышал. Результат налицо! Мы вляпались в дерьмо диктатуры.

– Будьте поосторожнее в своих словах. За нами следят.

Пожилой ученый выпрыгнул из кресла, схватил лампу с подвесками и воспользовался ею, как микрофоном.

– Алло, алло! Это Московское радио? С вами говорит Альберт Эйнштейн. Я продал Сталину рецепт горохового супа. Чтоб он им подавился, а вместе с ним и Маккарти! Как, Сталин уже умер? Алло? – Он стал трясти несчастную лампу. – Вы там пишете наш разговор? Кто на проводе? Между Москвой и Принстоном нужно проложить прямую линию. Связь просто ужасная.

Мы не знали, что делать – печалиться или смеяться. Бруния, всегда отличавшаяся благоразумием, подошла к ученому и забрала у него лампу.

– Успокойтесь, профессор! Не надо бежать впереди событий, проблемы следует решать по мере их поступления.

Альберт похлопал себя по карманам в поисках верной спутницы. Элен подняла упавшие на ковер подвески и вышла из комнаты, перед этим положив на плечо физику руку, чтобы немного его успокоить. Обессиленно рухнув в кресло, он теребил желтый ус с застрявшими крошками табака. И если изможденные черты лица теперь выдавали его возраст, взгляд отнюдь не потерял своего юношеского задора и по-прежнему напоминал две черные звезды.

– В этой ситуации сколько ни плати, все будет мало. Смелость в наше время ровным счетом ничего не стоит. С тех пор как я стал публично поддерживать Роберта, число соглядатаев, шпионящих за мной, увеличилось человек на пятьдесят! Вы видели, что пишут обо мне газеты? Майе повезло, что она больше не с нами, она бы этого просто не вынесла!

– Вы так храбры, герр Эйнштейн.

– Да что они мне сделают, Лили? Лишат американского гражданства ^[113]? Бросят в тюрьму? Вот он, единственный плюс этой проклятой популярности! Моя слава не позволяет им делать что вздумается!