Болотное гнездо - Валерий Хайрюзов Страница 80

– Губернатор, тот, который строит деревянный квартал, предлагал поставить пьесу в родном ему Петербурге. Но я отказался, мне хотелось в нашей драме, – сказал я. – По пьесе все действия проходят в нашем городе. Здесь даже когда-то ворота в честь присоединения Амура стояли.

– Где они сейчас? Разломали! Кто еще помнит здесь о подвиге Невельского? Или твоего святого? А вот в Благовещенске стоит памятник Иннокентию, во Владивостоке – Муравьеву-Амурскому. В Николаеве-на-Амуре – Невельскому. А что у нас? Даже улицу Амурскую и ту переименовали. Вычистили все под корень. А ведь присоединение Амура задумывалось именно здесь, в нашем городе. Чем бы сейчас без него был наш Дальний Восток?

– То-то и плохо, что не помнят. – сказал я. – Если ты не возражаешь, я пойду, закажу у Эле коньяку. Вспомним, что было забыто, и начнем, как мы раньше говорили, делать погоду. А то этот дождь совсем ошалел.

– Я за все заплатила, – вдруг сообщила мне Валя. И, как бы извиняясь, добавила: – Решила потратить тот неожиданный гонорар, который упал мне с неба. Ты не возражаешь?

Нет, я возражал, сказав, что если у меня нет денег на постановку пьесы, то на ужин найдется.

Я встал и пошел к Хабибуллиной.

– Не суетись, – усмехнувшись сказала Эля. – За все уплачено.

– Тогда, если не затруднит, принеси, милая, бутылку хорошего вина или коньяка и коробку конфет, – попросил я Хабибуллину.

– Нет проблем, – улыбнувшись в пол-лица, сказала Эля. – Сделаем.

Успокоенный ее услужливым тоном, я вернулся за столик.

– Сибиряки, они настырные, – веселыми глазами встретила меня Валя.

– А ты что, не сибирячка?

– Нет, я хохлушка, меня маленькую привезли сюда из Харькова. Знаешь, почему я пошла работать в театр? Моя дочь Катя учится в Москве, в Щуке. Получается, теперь у нас театральная семья.

Раздался звонок на мобильный Вали.

– Да, да, мы здесь! – засияв лицом, громко заговорила Валя. – Сидим в кафе у Эли.

– Тебе будет сюрприз, – спрятав мобильный в сумочку, сказала Валя. – Ты не пугайся. Моя дочь захотела познакомиться с автором пьесы. Который когда-то давал провозку ее маме по Северам, – запнувшись, добавила она.

Через пару минут в кафе с шумом, как и полагается воспитанным дамам, вошли женщины. Впереди всех, отмеряя метры своими высокими каблуками, шла бывшая бортпроводница Инга Цыкун, худая, нескладная, как я успел определить, одетая по самой последней китайской моде с Шанхайки. Я уже знал, она работает у Минотавра билетным кассиром. Помнится, ее многие в авиации побаивались. Была она человеком простым и прямолинейным, и при случае резала правду-матку в глаза.

– Ей бы обслуживать грузовые составы, – бывало, подшучивали летчики. На своих каблуках она смотрела на мир почти с двухметровой высоты, и, видимо, ей это доставляло особое удовольствие. Держась рядом, где-то под рукой, семенила маленькая полненькая хохотушка, с нарисованным во все лицо ртом. «Ритка-пончик» – вспомнил я ее прозвище. Замыкала шествие молоденькая, красивая девушка, в которой я признал Валину дочь.

– Все в сборе, можно проводить послеполетный разбор. – Я решил сразу же взять инициативу в свои руки. Но не тут-то было, та власть, которая была у меня над ними в прежние времена, уже давно улеглась на покой.

– Вот еще че надумал! – закричала Цыкун, растопырив руки для объятий, очутившись от меня на досягаемом расстоянии. – Никаких разборов, никаких совещаний! Будем гулять!

Не успел я опомниться, как бывшие стюардессы обцеловали меня, затем стали аккуратно реставрировать мое попорченное временем и театральными переживаниями лицо, очищая его салфетками от губной помады.

– Ты что, командир, залетел в эту долбаную Москву и глаз не кажешь! Только по телевизору и видим. Ну, мы люди не гордые, хорошее помним. Валя сказала, что ты здесь, революцию готовишь или, наоборот, решил всех научить святости. Вот мы и решили узнать суть твоего нынешнего понимания жизни и, если потребуется, помочь.

– Даже помочь? – Я оглянулся на Валю. Та сделала вид, что она здесь ни при чем и, прервав наш разговор, радостно сообщила:

– А эта Катя, моя дочь!

– А я вас представляла другим, – сказала Катя.

Голос у Кати был ровным, хорошим. Мне в ней приглянулось все, глядя на нее, я вспомнил Валю, которая впервые пришла на рейс, чтобы лететь со мной в Якутск.

– Так какие у нас проблемы? – прямо в лоб спросила меня Инга. – Обижают?

– Это меня-то обидеть! – возмутился я.

– Обидеть можно каждого. Ты нам расскажи, авось и мы лишними не будем.

– Минутку!

Я встал, подошел к барной стойке и заказал для вновь прибывших закуску и выпивку.

– Вы знаете, я прочитала вашу пьесу, – сказала Катя, когда я вернулся за стол. – Если вы позволите, я скопирую ее. Вы не обидитесь?

– Почему я должен обижаться?

– Так вот, я покажу ее в Москве нашему руководителю. – Она назвала фамилию довольно известного театрального деятеля, – возможно, мы постараемся на курсе попробовать поставить.

– Я не возражаю, – засмеялся я. – Вы мне покажите человека, который бы отказался от такого предложения.

– Кстати, твой директор живет со мной рядом в Шаманке! – вдруг сообщила Инга. – Иногда просит, когда надолго уезжает, чтобы я покормила его собак. Они у него злые, года два назад чуть местных ребят не загрызли. Теперь я ночью буду проходить мимо его дома и кричать в трубу страшным голосом: «Почему не ставишь пьесу?! Только ты скажи, хорошая она или плохая?» – Инга забросила ногу на ногу. – Может, возьмешь нас, и мы сыграем ее. Не в театре, а здесь, в этом кафе. Соберем наших, пригласим актеров, может, чему-то они и у нас научатся. Мы девки еще хоть куда!

Ингу после коньяка понесло, я видел, что все посетители кафе смотрят в нашу сторону.

– Недавно наш директор стал руководителем «Народного фронта», – сообщила Валя. – Говорят, на съезде встречался с самим президентом.

– Вот и обратитесь к нему, – сказал я. – Пусть попросит президента прибавить вам пенсию.

– Держи карман шире, – засмеялась Инга. – Многим кажется, что у нашего царя всегда под рукой мешок с золотой крупой. Только попроси, он тут же сколько надо отсыплет. Держи карман шире. А с нашим директором я все равно поговорю. Пусть он собак не спускает. Когда встречаюсь – хороший мужик. Воспитанный, культурный. Но попробуй тронь! Мне кажется, у него на месте прически появляются рога. Говорят, от него, после постановки пьесы, один автор даже сбежал в Канаду.

Я смотрел на ее разгоряченное лицо и сделал для себя вывод: пьесу подружки не читали, но представление о ней уже имели. И реакция была простой и понятной – наших бьют. Меня это порадовало, оказывается, не все готовы были ругать меня за доставшуюся маленькую пенсию. Я поймал себя на том, что благодарен своим бывшим подружкам даже за вот такую солидарность, напомнившую то далекое время, когда мы, собравшись возле телевизора, коротали время в летных профилакториях Нюрбы, Тикси или Якутска.