Солнцедар - Олег Дриманович Страница 8

Да к чему он ведёт? — никак не мог уловить Никита.

— Честно говоря, я не совсем понимаю…

— Никита Константинович, не всё так просто в этой простой истории. По-всякому может повернуться. Не хотелось бы отписывать вашим командирам в штаб Северного флота, вот о чём душа болит. Сами посудите: у Мурзянова память отшибло. Не помню, говорит, как в номере чужом оказался. В носу ковыряет, сопли жует: я не я. Возвращались вместе — помню, потом, говорит — как корова языком слизала. Вы только начинаете карьеру, зачем вам проблемы да неприятности? Соседи ваши и вы — не одно и то же. У вас путёвка, у них курсовка. У вас отпуск, они — лица с положением неопределённым. Не то командировочные, не то отдыхающие. Выставить их не выставишь, наверху приравняют к срыву реабилитации. Спросить с них — особо не спросишь. Отсюда бардак, вседозволенность. Управы нет, знают, чем и пользуются беззастенчиво. Распорядок, дисциплина — не наша прихоть, для их же блага. Не понимают, считают за принуждение. В итоге такие вот чепэ, и псу под хвост покой нормальных людей. Каждый год с подводниками у нас одна и та же канитель. Думаете, Мурзянов первый? Обидно даже не это, невиновных, таких, например, как вы, втягивают.

Его уклончивый взгляд остановился на Растёбине почти сострадательно.

— Поймите правильно, совершенно нет цели вас напугать или не дай бог против кого вас настроить, но стоит ли вам, так сказать, плясать под чужую дудку?..

Никите стало совсем не по себе от этого разговора. Вокруг да около, прощупывания, обиняки, заигрывания и тут же невразумительные угрозы.

— Давайте прямо. О чём, собственно, речь?

— О чём речь? Да об авантюрах ваших новых друзей…

— Не понимаю, о каких вы авантюрах. Ну, перебрал человек, ошибся дверью. С любым могло…

Лебедев откинулся на спинку кресла, прошелся ладошкой по столу.

— Хотел, чтоб вы чистосердечно, сами, но вижу… Никита Константинович, взрослые ж все люди, расскажите, как дело было, в ваших же интересах рассказать.

— Да что, по-вашему, я могу рассказать? — Никита вдруг почувствовал, как горло пересохло, вспотели ладони, будто за ним в самом деле вина, и вот сидит, выкручивается.

— Как ваш сосед в генеральский номер угодил.

— Удивительно, почему вы меня об этом спрашиваете?

— Хорошо. Ладно. Хотите по протокольному? Будем по-протокольному, — комендант подался вперед, но теперь уже взял шариковую ручку, вытянувшуюся поперёк заготовленного листа.

— Уточните… вы из города во сколько возвратились? — брови сурово сдвинулись, светло-карие глаза словно бы потемнели.

— Часов в шесть.

— Так, дальше…

— Поднялись в номер.

— С кем поднялись?

— С Позгалёвым, ключ у него был, он открывал. Ну да, Алик куда-то запропастился. Может, на лестнице отстал, может, ещё где…

— Видите ли, какая штука, — Лебедев скользнул по ручке пальцами, перевернул, упёр в лист торцом, — со слов Позгалёва вырисовывается немного другая картина. Капитан говорит, это была ваша совместная затея.

— Затея? Какая еще затея?

— Подшутить над товарищем.

Если б не уличающая улыбка напротив, Никита решил бы, что ослышался.

— В смысле, подшутить?

— Дословно, капитан утверждает, что придумал этот злой розыгрыш, вы же ему активно содействовали — вместе пьяного мичмана к генеральским дверям, так сказать… Ради шутки. Позгалёв же известный шутник.

— Может, он с вами подшутил? Не мог капита… каптри такого сказать.

— «Каптри», хмм… — снисходительная улыбка. Лебедев вновь съехал пальцами по ручке, крутанул, упёр в бумагу стержнем, — да нет, со мной кап-три был серьёзен, как на духу. А пошутил, выходит, чуть раньше. Значит, отрицаете? Ладно, вот вам бумага, изложите, как дело было.

С края стола подполз ещё лист, за ним персональная лебедевская ручка.

Никита отодвинул все это обратно.

Брови напротив досадно выгнулись.

— Должен предупредить — откажетесь, за вас вашу правду придется изложить мне, подкрепив показаниями главного свидетеля — капитана Позгалёва. — Выждал секунду, пытаясь уловить в мимике, глазах Растёбина решение. Сочувственно свёл брови. — Вот что. Предлагаю так. Торопить вас не буду, до завтра терпит. Даю вам время подумать. Только надо хорошенько подумать. Кажется, пустяк, мелочь, а сколько честных, толковых да на таких вот пустяках поскользнулось. Приятного отдыха, не смею больше задерживать.

Растёбин встал оглушённый, направился было к двери, когда услышал:

— Если честно, между нами, Позгалёву у меня веры нет. Скажу больше: я на вашей стороне. Остерегайтесь его. Я таких повидал. Человек без принципов, трепач, манипулятор… А вам не завидую. Созреете к завтрашнему или не созреете, а докладную составить придётся. И рад бы замять, но процедура есть процедура.

В номере Позгалёва не оказалось. Брюки, рубашка, словно сброшенные впопыхах, валялись на койке.

Никита спустился к морю, высматривая лысину. На лежаках нет. Плещется в водичке, гад? Двинулся по волнорезу. Даже не злость — удушливая обида, растерянность, в которых беспомощно барахталась хлипкая надежда: может, мелкие лебедевские уловки — переврал, переиначил? Или того проще — не так понял слова Яна? Но если правда? За что подлость такая?

У оконечности волнореза, на верхнем ярусе, показалась фигура. Ныряльщик, проворно вскарабкавшись на прутья-перила, распрямился; лысая голова сияющей каплей на синем шёлке неба, вместо плавок знакомые фиолетовые казённики до колен. Нервно тряхнул кистями, качнулся, словно ловя кураж от зыбкого равновесия.

Никита пошёл быстрей. Фиолетовый стяг трусов трепыхался уже над его головой, где-то в солнечном зените. Позгалёв по-прежнему раскачивался на стальном пруте, словно щекотал себе нервы, от скуки играл с опасностью. Может, и со мной сыграл от скуки? Двинул, как разменную пешку. Никита пытался разозлиться, дабы к разговору быть во всеоружии. Выходило плохо.

Позгалёв заметил его. Как ни в чем не бывало махнул лапой:

— Давай сюда! Высота что надо!

— Что ты сказал Лебедеву?!

— Не боись, глубина тоже! — прокричал, будто не расслышал.

— Ты чё ему наплел?!

Ян коршуном присел на жердь, для равновесия вскинул руки-крылья.

— Не понял, вертухай тебя развёл?!

— Похоже, ты меня развёл!

— Аааааап!!!

Железный прут звучно свибрировал. По воде — быстрая тень, и следом — оглушительный шлепок со взрывом брызг. Шумно фыркая, всплыл, лёг на спину. Блаженно улыбнулся, покачиваясь на волнах.

— Все так и было. Алик ни при чем. Мы с тобой подшутили.

— За себя говори! — Никита гаркнул в воду, почувствовав, что вышло неплохо, вполне веско вышло.