Париж в августе. Убитый Моцарт - Рене Фалле Страница 8
Париж в августе. Убитый Моцарт - Рене Фалле читать онлайн бесплатно
— Ты должна бы уйти на пенсию.
Она ухмыльнулась, и это была ее подлинная улыбка.
— А что я буду делать, сынок? Деревню я не люблю. Я никогда не любила даже дышать воздухом в Булонском лесу, там муравьи. Моя родина — это бульвар Севастополь, улица о’Зурс. Конечно, я могла бы остаться здесь и бить баклуши, у меня все-таки кое-что отложено на черный день, я же не дура, но нет, нет. Насколько я себя знаю, я буду скучать. Мне необходима деятельность. И потом, ты поймешь меня, если захочешь…
Она понизила голос, наклонилась к Анри:
— …Повторять не буду, сынок, это звучит смешно, но я люблю нравиться. И чем труднее это становится, тем больше я за это цепляюсь. Это меня стимулирует. Нравиться. Таковы шлюхи, сынок, и ничего больше. Вы в нас ошибаетесь. Мы хотим нравиться десяти тысячам, ста тысячам мужиков. Нравиться. За твое здоровье, малыш.
Перед уходом она поцеловала его в лоб, сияющая своей убогостью, а у выхода ее поприветствовал грубоватыми шуточками столкнувшийся с ней Гогай. Исключительно из вежливости, из любезности Улисс Гогай всегда отпускал в ее адрес пару сальностей, чтобы она продолжала верить в то, что она — еще женщина…
— Привет, Рике, ты идешь со мной, — спросил Гогай, открывая дверь кафе.
— Иду. Шмуль, я заплачу тебе вечером.
Розенбаум кивнул, любовно обнюхивая голову карпа в желе, которую только что принесла ему его любовница мадам Гольденберг.
Гогай и Плантэн, не торопясь, спустились по улице Сен-Мартэн. Гогай вздохнул.
— Разве это не несчастье — в такую солнечную погоду отправляться на весь день в метро!
— Я должен тебе сказать, что это уж слишком, — возмутился Анри. — Тебя, по крайней мере, никто не заставляет это делать!
— Рике, ты что, думаешь, что попрошайничество приносит такие же доходы, как нефть? Что я котируюсь на бирже? Может, меня на работу возит шофер? Поверь мне, если я прекращу просить милостыню, то никто не займет мое место!
— Улисс, знаешь, пойди пожалуйся кому-нибудь другому, ладно? У меня нет времени. Если я тебя когда-нибудь встречу, я брошу тебе пуговицу от штанов.
— Если бы каждый француз дал мне 20 су, — размечтался Гогай, — всего 20 су, это ведь ничто, это один сантим, не многие даже будут наклоняться за такой монеткой, то у меня, у Гогая, было бы по крайней мере 400 000 франков, 40 миллионов старых франков, ты представляешь?
Он великодушно добавил:
— Я дал бы тебе половину, Анри. Не благодари меня. Это естественно. Двадцать су… Правда, это ужасно, насколько люди скупы! Они ободрали бы даже вошь, чтобы продать ее шкуру!
Друзья подошли к станции метро Шателе. Люди выходили, толкались, спешили, бросались вперед, застывали смирно перед хмурыми здоровяками, которые часто ходили парочками, как участники дуэта в мюзик-холле: «Баллош и Вальсоер… Рубиноль и Тюрлют… Жоуез и Руло…»
Гогай, наклонив голову, внимательно смотрел на эти гонки, более хаотичные, чем суета насекомых.
— Монтень писал, что однажды Эзоп увидел, как его хозяин мочится во время ходьбы. «Так что же, — воскликнул он, — может, нам теперь нужно и испражняться на бегу?» Мы к этому идем, Рике, мы к этому идем!
— Я, во всяком случае, пошел. Привет, папаша, я уже опаздываю.
Плантэн направился по тротуару к «Самару», а друг еще долго сопровождал его сочувствующим взглядом.
«Держите, бедняжка», — пропела какая-то дама, вкладывая монету в руку Гогая. «Нормально, — подумал он, — у меня сегодня подходящий вид», и окунулся в не очень свежую прохладу подземных коридоров.
Большинство рыбаков были сейчас у воды. Раздвигая туман и занавеси зари, они добрались до своей реки с бьющимся сердцем, сонные, но растроганные этой жизнью, наконец-то обретенной после месяцев медленной смерти, дыма заводов, быстрых взглядов на часы, этих «здравствуйте, мсье», расписаний поездов, метро, черной дряни — «кусочком или нарезанной». Они были здесь, на берегу, и ангел-хранитель рыбаков говорил им, что синяя птица — это не сон. Они были здесь, нагруженные снаряжением, тщательно подобранным в течение серого года, в их корзинках было счастье сыра и вина, в головах — туман надежды и вид луговых цветов. Нет, они не зацепятся крючком за ветку, нет, дождя не будет, эта мерзкая туча уплывает отсюда и издохнет там, над жандармерией, нет, эта огромная рыба не порвет их леску.
Нежное, как рука ребенка, солнце ласкало их кепки, отблески ручейка перебегали с одного гольяна на другого. Свежая плотва с пурпурными плавниками приятно пахла травой, била хвостом в новом садке. «Я вам его рекомендую, это очень удобная модель, с мелкими ячейками и широким отверстием».
Плантэн с теплотой думал о них, облокотившись на прилавок в отделе рыбной ловли. По крайней мере, в этом отделе почти не было женщин-покупательниц. Конечно, рыбаки никогда не знают, чего они хотят, они придираются к мелочам, колеблются — одержимые, нервные, назойливые. Но он знал, где они были в этот час, вместе с тем тысяча и одним приспособлением, которое он им продал. Он представлял себе их реки, их любимые местечки — там, где скошена трава, там, у сухого дерева или у старой лодки, пейзажи, мимо которых они проходили, не видя их, в поисках тенистой тропинки, той, что держа за руку, приведет их туда, где бежит сказочная вода, та, о которой они так долго мечтали, засыпая в своих кроватях, а потом их мысли прерывал дурацкий день, который сменится новым завтра и потом послезавтра…
Плантэн любил их всех, даже самых надоедливых. Затем он подумал о Бесбре, его собственной реке, которая будет так прекрасна в сентябре, когда вдалеке выстрелы вспугивают куропаток.
Это был спокойный месяц в отделе рыбной ловли. Буврей скучал, за ним из богом забытой дыры в Перигоре наблюдала мадам Буврей. Редкие клиенты, побывавшие в отпуске в июле, рассказывали о своих фантастических уловах Плантэну, которому на это было наплевать. Другие, те, что, так же как он, собирались уехать в следующем месяце, оживленно обсуждали все это.
— Сентябрь — самый лучший месяц. Рыба прекрасно клюет, когда спадает летняя жара.
— Плохо, что дни становятся короче.
— Это так, но нельзя же получить все сразу.
— Дайте-ка мне грузило, я свое потерял.
— Возьмите сразу два или три, в деревне вы уже ничего не достанете.
Несмотря на все усилия, ему не удавалось сосредоточиться на мыслях о Симоне и детях, отдыхающих на море. Сейчас он уже наслаждался спокойствием пустой квартиры. Он ужинал один, босиком, наконец-то имея возможность выпить свой стаканчик вина, не вызывая бурю протеста. Да, конечно, девять лавочек из десяти были закрыты. Мясники, колбасники и молочники совершали где-то путешествия на борту собственных яхт или же пили виски на террасах своих замков в Солоне. Несчастные, оплатившие им эти развлечения (поскольку лавочка, как правило, не торгует в кредит), были покинуты ими и вынуждены ходить за батоном хлеба за три километра от дома. Поэтому Плантэн обходился консервами из рагу и кислой капусты, несмотря на рекомендации жены. Если он заработает цингу, конечно, это будет серьезно. В городе не осталось ни одного врача, ни одного фармацевта, ни одного дантиста. Но тогда кто же (он все еще смотрел на улицу Риволи) все эти люди? Это все туристы? Все тот же вопрос стоял перед ним, по-прежнему нерешенный. Должно быть, несмотря ни на что, в этом районе осталось несколько миллионов плантэнов. Лично он был здесь.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments