Загадка - Серж Резвани Страница 8

Теперь они сидят за столиком в Морском клубе.

— Давайте-ка снова возвратимся к семье Найев, — предлагает Следователь. — Скажите, как это старик Най согласился на то, чтобы вы стали писать книгу о его семье? Зная его характер, я удивлен, что он пошел у вас на поводу.

— О, он не пошел у меня на поводу! Он пригласил меня в гости, думая, вероятно, отговорить от этой работы. Для этого мне пришлось поехать к нему в Испанию, и он поставил условие, чтобы наша встреча продлилась не более двух часов… в результате я остался там на неделю.

— Значит, он согласился?

— Вовсе нет. Но, не будучи в состоянии мне помешать, он попытался в Палсе, а потом в Гранаде, Нью-Йорке и Берлине «отбить у меня охоту». Это его слова. «Вы не напишете эту книгу», — все время повторял он, тем не менее отвечая на мои вопросы. Конечно, он сразу понял, что я пойду до конца. Он знал, что я буду встречаться с Розой, Куртом и Францем, что я в курсе того, где находится Юлий. Юлий не отказался от встречи со мной, и это тоже он знал. Что же он делал, чтобы держать меня в руках и твердо направлять в нужное ему русло? Во-первых, он принял меня в маленьком мавританском садике, где у него стоял рабочий стол. Когда я произнес «литературная семья Найев», старик весь напрягся, а Лота начала нервничать. «Как?! — вскричал он. — Вы собираетесь писать не научный труд о моих произведениях, а исследование, выходящее за рамки литературы?» — «Вовсе нет, — ответил я, — я бы хотел с вашей помощью, а также с помощью ваших детей, согласившихся встретиться со мной, построить здание не столько на базе литературной критики произведений вашей необычной семьи, сколько на семантическом исследовании этого исключительного феномена. В истории еще не было семей, полностью посвятивших себя литературе и создавших ряд параллельных произведений. Именно этот, я бы сказал, генетический аспект меня и привлекает». То есть я перенес акцент на научное исследование материала, хотя на самом деле меня интересовал вопрос «как они это переживают?». Но старику больше всего не нравилось то, что я ставлю на один уровень его произведения с произведениями его брата и детей.

— Даже с произведениями Франца?

— Даже с ними.

— Но Франц, скорее, был философом. Я читал его труд о чувствах. Вряд ли он мог тягаться с «великим» Карлом.

— Из всех детей меньше всего Карл любил Франца. Причину я понял гораздо позднее. Франц был третьим ребенком — последним, — и его рождение стоило жизни матери, первой жене Карла. Этого Францу он никогда не простил. Такова жизнь! Через Франца он за что-то ее винил, может, за страшный уход. Она укрылась в смерти, оставив его одного с тремя детьми на руках. Но в тот момент он старательно избегал разговоров о детях и с трудом сдерживался, когда я упоминал его брата Юлия. Он даже не хотел говорить о своих книгах. Он начал с общих рассуждений о литературе, упомянул «Кольцо и книгу» Роберта Браунинга [1]…

— Одну из самых странных книг, которую почти никто не читал! — говорит Поэт-Криминолог. — А знаете, что в Лондоне есть тайная секта почитателей этой книги?

— Карл мне об этом сказал и намекнул, что вокруг его собственных книг «кристаллизуется», по его выражению, небольшое общество «анонимных читателей». «В противоположность этому, — продолжал он, — все уверяют, что читали «Улисса» Джойса, хотя на самом деле никто не прочел его до конца… или, наоборот, все прочли конец. Ах, эта Молли!» Нахмурившись, он замолчал с напряженным видом. В тот же момент к нему подошла Лота и положила руки на его седую голову. Она обращалась с ним как со взрослым ребенком — участливо и с некоторым превосходством.

— Итак, вы встретились с Карлом Найем в Палсе, — уточняет Следователь. — Признался ли он вам в чем-то таком, что могло предвосхищать будущую драму?

— На второй день нашей встречи Карл упомянул отрывок, не называя произведения, где рассказчик берет двуствольное ружье и стреляет в пловца, чье красивое и решительное лицо то появляется, то исчезает среди волн. Помните этот отрывок, отличающийся очень милой небрежностью стиля? «В самый жуткий момент бури я увидел над водой голову с торчащими волосами. Человек отчаянно и энергично боролся со стихией. Он заглатывал литры воды и скрывался под волнами… Ему было не больше шестнадцати лет, так как при вспышках молний, разрезавших ночную тьму, я заметил над его верхней губой пробивающийся пушок…» Я мог бы продолжить до конца.

— Значит, Карл Най, не называя произведения, упомянул этот фрагмент? — настойчиво переспрашивает Следователь.

— «Несчастный «Уран»! — воскликнул Карл, когда мы шли по берегу в Палсе. Махнув тростью в сторону стоявшего неподалеку на якоре «Урана», он словно пригрозил небу и морю. — Хотите узнать мое самое заветное желание? — продолжил он с такой неприятной иронией, что я в какой-то момент подумал, уж не насмехается ли он надо мной. — Мое самое заветное желание — увидеть, как эта яхта идет ко дну со всеми моими родственничками».

— Вы говорите, его заветное желание… — прерывает Следователь.

— Да, и он добавил все с той же неопределенной интонацией: «И чтобы ни один из нас не спасся! Но в то же время мне хотелось бы спрятаться с двуствольным ружьем на прибрежной скале и стрелять в каждого прыгающего в воду». Он засмеялся и, внезапно переменившись в лице, как это часто бывало с ним, сказал, что это был сюжет, который он вынашивал для своей будущей… или последней книги… я точно не помню.