Хроника царствования Николя I - Патрик Рамбо Страница 8

Везде, где перед ним не падали ниц, он имел обыкновение ехидным голоском вопрошать: «А вам известно, кто я?» Обычно никто этого не знал, и он разражался громовыми проклятьями, призывая на помощь всех обитателей Дворца. Так, приехав на ^ фестиваль в Экс-ан-Прованс, поскольку требовалось заместить там Повелителя, не охочего до подобных зрелищ, он пожелал, чтобы с ним обходились, как с королем, и разместили в лучшем из замков, чем привел в немалое волнение местных нотаблей. Это было лишь начало, но многообещающее, запахло новым поворотом государственной политики.

Убеждения по нынешним временам остались без руля и ветрил. Все плыло. Раньше, то есть до прихода Нашего Великолепного Венценосца, страна делилась на две примерно равные части, группировавшиеся вокруг направлений, более или менее организовавших социальную жизнь и называвшихся (невзирая на множество сателлитов и мелких идейных ответвлений) Правыми и Левыми. Такая конфигурация сохранялась уже два столетия с лишком, зародившись накануне Революции в одной из версальских гостиных, где представители народа и сторонники короля образовали два клана, один слева от председателя собрания, а другой справа. Одних прельщали движение и люди, других — порядок и банки. Его Величество решил все перемешать, чтобы при власти осталась только его партия; выдвинув лозунг, что теперь Левых и Правых уже нет, он постановил, не моргнув глазом, что отныне имеют место одни лишь Правые.

Эта беспрецедентная ситуация явилась результатом немалых трудов. Наш Монарх с юности не терпел, чтобы ему противоречили, тому порукой его первые шаги на политическом поприще, когда он с наскока, врасплох овладел герцогством Нейи. Одержав победу, Наш Суверен предложил побежденному место заместителя, чтобы вернее заткнуть ему рот. Так он будет поступать и впоследствии, одного за другим сковывая своих противников по рукам и ногам, чтобы те не пытались брыкаться или сохранять нежелательный образ мысли. Продолжая повторять навязшее в зубах утверждение, что надо порвать с прошлым, в поступках своих он ориентировался на пример короля Ширака, некогда позволившего ему сделать первые шаги. Свергнутый правитель вспахал для него почву. Чтобы расчистить путь своим честолюбивым устремлениям, говаривал Ширак, надо перекусить хребты всем прочим. Что же еще оставалось делать Его Величеству, как не набивать чучела из своих трофеев, коли он жаждал, чтобы полотно его великой охоты вышло не хуже, чем шедевр короля Ширака?

Отродясь не изучавший трудов мсье Макиавелли, на коего основатель V Галльской династии Карл I, прозванный «Мсье де Голлем», ссылался постоянно и любил его почитывать на сон грядущий, Наш Громоподобный Суверен по дивному наитию усвоил изложенные там приемы управления державой старого образца. Итак, он стал действовать наподобие Цезаря Борджиа, ослабившего соперничающие партии римских сторонников Орсини и Колонна, переманивая к себе всех дворян, связанных с этими семействами, пока не завоевал их окончательно, прельщая в зависимости от ранга кого деньгами, кого должностями или земельными угодьями, пока их преданность былым покровителям не сошла на нет, всецело обратившись к его персоне.

Король Ширак и герцог Бордоский первыми пустили в ход эту стратегию оплаченной верности, раздергивая по ниточке хоть и союзные, но еще не попавшие в полную вассальную зависимость партии. Для этого они прикормили целую банду людишек с душой переметчиков, предложив им выгодные министерства. Робьен, герцог Амьенский, стал первым, кто бросился занимать предложенное кресло, невзирая на истеричные выкрики бывших соратников по партии; мало того, он стал рекрутировать других, и к нему вскоре присоединился Дуст, герцог Тулузский, затем Борлоо, герцог Валансьенский, весьма высокооплачиваемый адвокат по делам, связанным с собственностью, которому удалось сконструировать себе недурной социальный имидж благодаря добродушной физиономии и буйной шевелюре. Жирно подмазанная Правая партия замышлялась по образу и подобию насекомоядного растения, раскрывающего лепестки в форме челюстей для заглатывания мушек, привлеченных сильнейшим ароматом, источаемым убийцею. В этом аморфном, но впечатляющем союзе никто не кочевряжился, все маршировали в ногу. Быстро превратившись в боевую машину, партия такой и попала в руки Его Величества. Он ее увел у отцов-основателей, сманив посредством многолюдных сборищ с речами, музыкой и танцами, где особо приветствовались военные: обласканные, они воодушевлялись, воздевали руки, громовым ревом славили имя Его Величества и гордо вставали под его знамена, уповая на ответные щедрые воздаяния.

Почуяв силу благодаря деньгам и дисциплинированным когортам сплоченных вокруг его имени Правых, Наш Властелин, едва воссел на трон, пустил в ход другой рецепт мсье Макиавелли. В главе IX своего трактата, вскружившего столько голов, великий флорентиец предупреждал, что, хоть Государю приходится все время жить с одним и тем же народом, зато он волен возвышать или губить тех грандов, что его до сих пор окружали. От него зависит, будут ли они осыпаны его милостями или ввергнуты в опалу; получив власть, Наш Венценосец поспешил на другой же день после восшествия разжаловать многих, кромсая и перекраивая первую кучку полуизменников, успевших намозолить ему глаза. Так, герцог Амьенский был отослан назад в свою вотчину, то же произошло и с герцогом Тулузским, коего, кстати, и в Тулузе приветить не пожелали, так что ему пришлось самому подыскивать местечко, где преклонить зад.

Но Его Величеству и этого показалось мало. Теперь ему вздумалось лишить и так уже оставленную без штанов Левую партию того немногого, что в тех штанах ранее содержалось, выпотрошить ее и вусмерть обескровить. Для этого надлежало подольститься к самым слабым, падким на сладкое, разочарованным (списочек таковых нетрудно было заранее заготовить), да и подмешать их в правительство герцога де Сабле, где они образовали великолепную коллекцию «свадебных генералов», годных для выставления в одной витрине со всеми прочими, выбранными за благообразие, умеющими одеваться с иголочки, чисто умытыми, аккуратно причесанными и не забывающими радостно улыбаться своему везению. Конечно, проклятые газетчики тотчас обозвали их перебежчиками — этот средневековый ярлык, лишенный в данном случае изначального смысла: «Военный, который дезертирует, чтобы перейти во вражеский стан», ныне заменяют более обобщенным: «Тот, кто изменяет своему долгу». Правда, для этого надобно сначала иметь какой-либо долг — кроме денежного, разумеется. Именно подобное сомнение вызывал первый (по времени) перебежчик, один из членов правления той самой Левой, до этих пор пламенный ее сторонник, рьяно пустивший в ход шпагу против генерала барона де Веджиана перед миллионами его приверженцев — это было неслыханно жесткое публичное столкновение, и наш герой оборонял знамя Левых. Звали его Бессон.

По сему поводу уместна одна занимательная ремарка.

Если покопаться в генеалогии, мы обнаружим хороших и плохих Бессонов, не связанных никаким родством. Первые происходят из Шервудского леса, из той эпохи, когда саксы и норманны боролись между собой за вакантный трон Ричарда Львиное Сердце, плененного на Святой земле. «Бест сон» (Best son) означало «Лучший сын» — тот, кто вместе с «Лесным Робином» (Робин Гудом) боролся против ужасного узурпатора принца Джона (будущего Иоанна Безземельного).