Роль моей семьи в мировой революции - Бора Чосич Страница 8

Мама читала теткам рассказ «Недоразумение». Рассказ был в журнале типа «Женщина и мир» или что-то в этом роде, в рассказе произошло недоразумение между женщиной, которая раздевалась, и мужчиной, который ей диктовал. В рассказе этот тип сказал: «Ах, это вы пришли!» Потом повернулся спиной и стал что-то диктовать о женском теле. В это время героиня разделась, потом он повернулся и сказал: «Ах нет, скульптор живет этажом ниже, я диктую, но раз уж вы здесь, я отнесу вас в спальную комнату!» Тетки непонятно почему краснели. В школе меня попросили надуть шарик, очень длинный. Шарик я принес домой, дедушка сказал: «Выкинь это дерьмо!» Мама проткнула шарик булавкой. Существовала школа изучения иностранных языков, так называемая школа Берлина. В школе собирались ученики приказчиков, выпускницы, непризнанные флейтисты. В школе говорили о разных вещах, больше всего о политике и о любви. Моя сестра нашла у Берлица арфиста, еврея, потом она убежала с ним в Америку. Была школа изучения живописи, Йосичева. Существовала школа «маленьких аккордеонистов», с символическим названием «Звук», под руководством Альбина Факина, известного маэстро словенского аккордеона. Мои тетки ходили к господину Йосичу учиться рисовать битых кур, лежащих между двумя лимонами, моя двоюродная сестра шуровала у Берлица с арфистами, я ходил на уроки групповой игры на аккордеоне в художественное предприятие «Звук». Мы сидели вокруг нашего вождя по имени Факин и все вместе играли известный словенский гимн познания природы «На пригорках солнышко сияет». Потом мы перешли к ритмическим упражнениям под руководством г-на Миловановича, слегка косого. Мы, одетые в крестьянские одежды, исполняли с помощью телодвижений номер «Косьба». Г-н Милованович, закатывая один глаз, уговаривал меня привести теток для номера «Победа жатвы», неосуществимого без участия девушек. Я согласился, и все в доме стали вдруг похожими на картинку «Рабство в Герцеговине». Дедушка сказал: «Все это брехня!»

Был каток, я толкал перед собой стульчик, стульчик был тоже на коньках. Потом, осмелев, я начал выписывать на льду, уже без стульчика, латинское «S», высшее достижение в этом виде спорта. Эту же букву выписывал и немец, унтер-офицер, друг детей. Дедушка сказал: «Не позволю!» Мама сказала: «Но ведь и он человек, фигурист!» Он был красив. На катке исполняли композицию «Типи-типи-тин», итальянского происхождения. Потом эту песню переделали в другую, «Кли-пи-клипи-клап», посвященную деревянной обуви. Сандалии из дерева, составленные из кусочков, делали «тракслеры», волшебники рубанка, а потом и дядя, мастер на все руки. У меня на ногах были ролики, американского производства, дети ошибочно произносили «лорики», я протестовал. На роликах я мог преодолевать фантастические расстояния за весьма короткий срок, дедушка молил меня: «Только не убейся!» Была, наконец, еще одна школа, школа факирства. Приходила девушка в очках, вынимала из сумки бинт и говорила: «Учимся делать тюрбан!» Потом начинала бинтовать головы – теткину, мамину, дедушкину. Дедушка говорил: «А мне хоть что!» Девушка в очках смотрела на дедушку строго, по-военному: «В чем дело? Это тюрбан!» Были и настоящие тюрбаны, для выхода на улицу, у мамы был один, фиолетовый, с брошкой, которую она цепляла надо лбом, а тюрбан из бинтов относился к чему-то другому, историческому.

Тетки начали посещать «абитуриентские курсы», какие-то занятия абсолютно неопределенного рода. На них ходили и другие девушки, а также молодые люди, желавшие стать чиновниками. Дедушка спрашивал: «Чему там учат?» Тетки отвечали: «Чему угодно!» Приходили товарищи, коллеги «из класса», ели «сахарную» картошку, пили «ликер» из вишен, абсолютно ненатуральный, затем рассказывали про обстановку на фронтах, в первую очередь на Восточном. Был немецкий унтер, поселенный в реквизированную комнату. Унтер услышал про абитуриентов и сказал: «Это карашо!» Однажды унтер заблевал всю гостиную, потом вытирал газетами. Унтер однажды вечером сказал маме: «Прити ко мне в крафать!» Мама ответила по-немецки, очень вежливо, что не может. Абитуриенты приходили беспрестанно, о чем-то друг друга спрашивали, они пользовались словами типа «товарообмен», «бином», впрочем, вообще было много математики. Попутно показывали друг другу фотографии актрис, голых. Один, худощавый, говорил: «Мы будем чиновниками!» Дедушке все это казалось сомнительным, дедушка говорил: «Что-то смахивает все это на бордель!»

Тетки отвели меня в ванную и сказали: «Сейчас мы научим тебя немецкому!» Я спросил: «Как это?» В ванной была доска, мел, а также плакаты о произрастании кольраби. Тетки сказали: «Это просто необходимо!» Тетки начали со странного слова «яволь» и с еще более странного «ихь». Я сказал: «Я могу выговорить "шрайбтиш"!» Тетки сказали: «Вот видишь!» Я спросил: «А что такое "бросить палочку"?» Тетки ужасно покраснели. Какие-то капралы проходили под окном и пели песню о том, как они завоюют Англию. Дедушка сказал: «Срать я хотел на вашу песню!» Госпожа Элеонора говорила о своей дочке: «Я при ней говорю все!» – или что-то вроде этого. Мама возразила: «Но, уважаемая!» Госпожа Элеонора сказала: «А почему бы и нет?» Я сказал: «У моей тетки есть книжка "СССР в фактах и образах"!» Все онемели. Госпожа Элеонора сказала: «Вот видите!» Дядя сказал: «Фрицы уже открыли бордель!» Я думал, это какая-то лавка. У дедушки раньше была лавка на паях с г-ном Вайком, с г-ном Ротштейном и еще семь других лавок. Я спросил: «Когда дедушка откроет бордель?» Мама все повторяла: «Проклятая, проклятая война!» Раньше так повторяли тетки: «Бессмертный, бессмертный Джильи!» Все смешалось. Кто-то сказал: «Надо только поставить будильник на приемник, и можете свободно слушать Лондон!» Мой дядя сказал: «Я видел, как арестовали Гавранчича, руководителя соколов!» Тетки сказали: «Мы вчера видели заход солнца, очень странный, будто кровь пролилась, или что-то в этом роде!» Один парень сказал: «Я видел голую женщину!» Я пытался по чертежу выпилить лобзиком сюжет «Корзина с цветами», но пилка все время лопалась. На некоторых стенах были написаны различные предложения, абсолютно грамотно; в одном месте было написано: «Сталин – гробокопатель, Черчилль – палач сербского народа!» – а в другом: «Две сиськи с неба свисьли!» Были также лозунги типа: «Новая Европа победит большевистскую вошь, а также еврейскую плутократию!» Я повторял эти призывы, дедушка же сердился. Он даже добавлял: «Чтоб я это от тебя больше не слышал!»

Были разные имена, например: «Гитлер», «Дангич», «Даросава». Мама называла кастрюлю «кохтопф». Я думал, это тоже имя. Приходили какие-то ремесленники. Ремесленники были с сумками, в них были отвертки, молотки, ключи, они говорили: «У вас надо заменить дихтунг и гумен!» А потом добавляли, тише: «Русские заняли Брянск!» Приходили какие-то небритые люди и спрашивали: «Не продадите ли старые вещи и обувь?» Дедушка говорил: «Посмотрим!» На кухне люди спрашивали: «Вы читали эту книгу? Очень хорошие стихи!» В книжке говорилось о свободе, а потом шел стишок, который назывался «Как жена Павелича мартышку родила», – отличная вещь! Пришла женщина и сказала: «Я достану вам яйца!» А потом добавила: «Это прочитайте и засуньте в щель за водосточную трубу!» На бумажке было написано: «Коммунистическая партия!» – или что-то вроде этого.