50 & 1 история из жизни жены моего мужа - Екатерина Великина Страница 8

С некоторым сожалением замечаю, что бабушки постепенно выходят из моды. Молодые родители пристраивают потомство нянькам, записывают в детсад или, на худой конец, высиживают приплод самостоятельно. Впрочем, и современные бабульки таковы, что иной раз им не то что младенца – хомячка доверить затруднительно. Как минимум – работают, как максимум – порхают. Добавьте к этому глянец, ежемесячно кормящий нас американизмами в духе «В этой жизни никто никому ничем не обязан», и получится совсем печальная картина. Подвид «правильная бабушка» вымирает, как мамонты, и грозит окончательно исчезнуть с лица земли.

Так как я являюсь владельцем воистину уникального экземпляра, то позволю себе им похвастаться.

В молодости бабушка была красива и стервозна. Выбрав себе в мужья человека с модной по тем временам профессией летчика, покинула Москву и переехала черт знает куда, чтобы там, в тиши и благоденствии, построить семейное счастье. Уже черт знает где бабуся с удивлением выяснила, что у летчиков бывают не только самолеты, но и весьма сварливые мамаши. Невоздушный бой шел шесть месяцев и окончился не в пользу молодоженов: напоив свекровь чаем, настоянным на пробках, бабушка свалила в столицу, показав пилоту дулю. Несколько лет авиация обивала пороги, каялась в грехах, предлагала сослать маму в леса и начать жизнь заново. Бабушка была непреклонна: единожды принятые решения не менялись никогда.

Трудовая биография бабки пестрит профессиями. В юности возила бомбы на полуторке и водительского стажа не утратила по сей день: когда мы едем на дачу, по привычке давит в пол тапкой и кряхтит, чтобы сбросил скорость. Позже устроилась работать на поезд, в вагон-ресторан. Дослужилась до директора, попутно исколесив всю страну. Готовит так, что удавится любой китчен-нах, и знает бесчисленное количество «колесных историй». Где-то там, на перегонах, познакомилась с дедом. В то время дед был страшная пройда: топил мыло, обмакивал в него деревянные чурбаки и с успехом приторговывал ими на станциях. В браке дедуська некоторым образом остепенился, но задиристого нрава не утратил. Дрался он часто и со смаком. Даже в семьдесят лет ухитрялся накернить молодого соседа, «чтобы не пялился». В воспитании был суров и непоследователен. Так, когда мой дядя сломал радиоприемник, дедушка долго уговаривал его признаться в содеянном, добавляя, что за правду бить не будут. Уже после признания выяснилось, что за правду могут вломить вдвойне. Что любопытно, дядю бабушка не защищала: отцовский гнев обжалованию не подлежал.

Когда на свет появилась я, бабуся работала кассиром – выдавала зарплату трудящимся. Место это было нервное, но весьма доходное и «доставучее». Несмотря на немереного размера взятку (уж бабушка постаралась), роды прошли тяжело и меня извлекли не слишком удачно: правая нога была длиннее левой на пару сантиметров, на ручке, под ногтем, расцветал стафилококк, а родничок отчего-то вышел заросшим.

– Будет умственно отсталой. Оставьте ее государству, – посоветовала бабушке акушерка, засовывая деньги в карман.

– Сами вы умственно отсталые, – огорчилась бабушка. – Будет кривой, пристрою ее на кассу, там из-за стола не видно. А на вас жалобу напишу.

Придя домой, бабушка извлекла из тумбочки записную книжку и принялась названивать знакомым. Через несколько дней мне нашли чудо-массажиста. Месяц работы чуда стоил как бабкина и дедкина зарплата, вместе взятые, но бабушке было все равно. Смачно харкнув в сторону моих беспомощных интеллигентных родителей, она устроилась уборщицей в обувной магазин, помимо основной работы. Массажист был оплачен, и спустя четыре месяца мои ноги сравнялись в длине.

Через год бабушка прикатила меня на коляске в роддом и, сунув мной в рожу акушерки, сказала сакраментальное: «Выкусили, бляди?» Бляди – от младшего обслуживающего персонала до старшего – выкусили, и избавиться от разгневанной старушки им удалось, только пригрозив ей милицией.

Бабушка уволилась с работы, когда у меня показался первый зуб. С того самого дня она практически всегда была со мной. К вящему удивлению родственников, выяснилось, что я единственный человек в этой Вселенной, ради которого бабушка способна на что угодно.

– Кроме меня, малютку никто не пожалеет, – говорила она и грозно сдвигала брови. Спорить с бабушкой не решался никто, поэтому меня жалели до двадцати трех лет включительно.

Первые пять лет целью бабкиной жизни был привес. Каждое воскресенье утром дедушку выпихивали на рынок, и к обеду он возвращался нагруженный снедью по самое не балуйся. Приготовленный из парного мяса фарш пятикратно проворачивался на мясорубке, после чего из него изготовляли котлеты. Бабушка была спокойна лишь в том случае, если ей удавалось запихнуть в меня четыре штуки. Пищевая экзекуция закончилась только в тот день, когда меня вывернуло прямо на стол.

– Ты, Витя, говенное мясо привез, – досадовала бабушка. – Если ребенок зачахнет, то Бог тебе этого не простит.

Но Бог простил, и я не зачахла. Более того, к нескрываемой бабкиной радости, я росла удивительно кукольным ребенком. К празднику она закручивала мои волосы на газетку с бинтиком, надевала мне на голову красный берет, и мы отправлялись к фотографу. В том случае, если я выходила как-то не слишком хорошо, бабушка устраивала скандал и требовала переснять бесплатно.

Впрочем, уже к первому классу, стало ясно, что от бабушкиной любви бывают не только плюсы. Так получилось, что моя парта стояла возле окна. С наступлением зимы я начала болеть – в школе были страшные сквозняки. Последней каплей в бабкином долготерпении стал увеличенный лимфоузел.

Точно фурия, она ворвалась в учительскую, зажала нашу молоденькую училку в углу и довольно быстро объяснила ей ху из ху. Надо сказать, что в деле перехода на личности моей бабушке не было равных, поэтому я чуть не вылетела из школы.

– Ты, прошмандовка, собственное дите заведи и хоть жопой в форточку его высовывай, – порекомендовала бабушка ошалевшей учительнице. – Чтобы завтра же пересадила. И нечего на меня глазами шмыркать!

Конфликт удалось загладить только с помощью французских духов и моего папиньки, который и с цирковым медведем договорится.

Большая часть моего переходного возраста также перепала на бабушку. В отличие от матери, которая продолжала «майн кампф» до восемнадцати лет включительно, бабушка заняла позицию созерцателя, разумно рассудив «таки перебесится». Нет, конечно, мне периодически вставлялось за курево, алкоголь и мужеский пол, но делалось это исключительно беззлобно и для галочки. Так, помню, когда впервые в жизни я учудила лечить безнадежную любовь паленой водкой и мама размахивала вокруг моего носа половой тряпкой, бабушка спокойно отвела меня в ванную и буровила водой до тех пор, пока я не начала жаловаться, что сейчас «печень выблюю».