Апсихе - Эльжбета Латенайте Страница 8

Каждая жизнь — будь то желание ребенка, или корабль, или бар — каждая жизнь должна была быть для Апсихе вихрем отдельных, непохожих, независимых школ. Она не хотела слить их в единый раствор до сих пор бывших привычек и затей. Каждая отдельная жизнь должна достичь совершенства, а точнее — всесторонности, никаковости, всевременности и свободы. Каждая — чистая и прозрачная, со своими понятиями и главностями.

Интервью

Саке — торговка и прочая и прислуга на рынке.

Ак — некто Апсихе, условное целое личности.

Ак. Где ты сегодня работала, Саке?

Саке. Сегодня работала на рынке. Вчера тоже. Позавчера работала на корабле. Очень хотела, чтобы в тот вечер посуду мыл Алан, и надеялась его увидеть. Посудомойщиком был другой, африканец, полный болван. Но Алана видела. Оказывается, он живет на том корабле, как и еще несколько человек. Во время нашего совсем неплохого короткого разговора про корабль он почему-то упомянул, что в его каюте большая кровать. Вчера весь день на рынке — как на сотне крыльев. Работала одна, потому что коллега, продавщица-полька в отпуске с семьей. Так что я одна владела прилавком, работала тщательно, экономно (то есть не резала слишком много колбасы на пробу), крутилась быстро, заработала чуть больше, чем обычно по пятницам, весь день не сходила улыбка, предназначенная для каждого клиента. Важно научиться не смотреть с обидой на тех клиентов, что только пробуют и уходят, ничего не купив (заметила это в лицах других продавцов). Как подумаешь, какая разница, купят или нет, пусть делают, что хотят, елки-палки.

Всегда интересно, когда кто-нибудь подходит, смотрит на семь сортов копченых колбас на прилавке и спрашивает: «Они все одинаковые?» Вот еще, как же одинаковые?! Как же одинаковые, если уже одна форма так сильно отличается? Например, окорок «Танцы» — выглядит как окорок копченый, с нежным ясным запахом, розовый, красивый и дорогой. Дальше — очень вкусная и душистая колбаса с шиповником, называется «Мясной куст». Копченая колбаса «Бриз» с белыми кусочками сала и травами, в форме кольца, серая и подешевле, чем «Мясной куст». Тот чуть более тощий, поэтому его больше любят (хотя «Бриз» тоже пользуется спросом). Прекрасная тощая копченая колбаса под названием «Кальмар». Маленькие, яркие розовато-оранжевые колбаски с множеством точечек, по виду напоминают черные слезы, разметанные по красноватому от заката пляжу. Правда, они называются «Плач», и они подороже, кроме того, в них добавлены те же самые ягоды шиповника. И последние из копченых колбас — очень любимые и популярные сосиски «Голые воспоминания», длинные, с черным перцем и семенами тмина, очень высокого эстетического уровня. В составе всех колбас есть чеснок, он один из главных источников вкуса. Сделаны без консервантов, без красителей, без всяких искусственных добавок. Поэтому, когда весь день лежат на прилавке, особенно если день жаркий, на их шкурке кое-где появляются белые пятна. Но покупателям всегда говорю, что это — самозащита натурального продукта от тепла, а белеющие пятна — кристаллизующаяся соль, ни вкус, ни качество от этого правда-правда совсем не страдают. Таких хороших колбас, как у нас, в магазине найти совершенно невозможно.

Ак. Ну и разошлась, отвечая на один вопрос.

Саке. Поработала бы ты на рынке!

Ак. Пожалуй, рынок оставим тебе. Я хочу быть журналисткой. Скажи, о чем думаешь, когда я называю тебя «рыночной торговкой»?

Саке. Хочу быть продавщицей-совершенством. Совершенной — Никакой — без примет, без привычек, без слабостей. И постоянно учусь тому. Знаешь ли, что значит встретить в неожиданной обстановке кого-то, кто превосходит любого? Рынок — самое подходящее для этого место. Мне нравится быть на рынке с глубоким вырезом или вообще без какой-либо верхней одежды, только фартук. Я весь день радуюсь, весь день излучаю свет, добро и бесконечность.

Совершенная-всеохватная-настоящая продавщица в каждом покупателе-мужчине видит самую желанную мечту, а в каждой покупательнице-женщине — самую авторитетную женственность. И представь, что ты приходишь на рынок покупать еду, а тебя встречают с такой сильной энергией. Продавщица — это не работа. Я там — лично, самым личным образом, ни от кого не завишу, занимаюсь своим делом, превозношу своих покупателей. И для меня нет ничего важнее, чем превозносить их. Наэлектризовать рынок, создать такое поле общности, так утопить понятие работы в широких водах «человек лицом к человеку», что можно заплакать.

Ак. Вот и заплакала.

Саке. Я же тебе говорю, сколько в том величия. Сколько величия в том, чтобы сделать какую-нибудь вещь, как я — рынок, своей силой, близкой и родной, важной и неразменной кровью жизни в жилах. Не вырвать рынка из моего сердца никакими щипцами, только попробуй — убью! Защищу как обетованную землю-кормилицу. Сегодня в перерыве сидела с ноющими ногами на повозке и улыбалась стеклянному потолку рынка, совершенно расслабленная и свободная, неподавимая.

Ак . Пробовала красть?

Саке. Не только пробовала, но и украла. Вчера на рынке курила в перерыве на улице, была в своем фартуке, а в кармане — вырученные деньги, и увидела ободранного бомжа. Оно только что порылся в мусорных контейнерах нашего рынка и шагал прочь, сквозь людей, ничего вокруг не замечающий и не желающий быть замеченным, а еще менее того хотевший кому-нибудь помешать. Казалось, он был такой серый-серый. У меня появилась мысль, я бросилась вслед за ним и сказала: «Извините». Он обернулся. «Вы потеряли десятку» — и протянула ему купюру. Он не схватил, только посмотрел в глаза. Смотрел и будто спрашивал, почему я ему это говорю и почему так смотрю. Взял десятку пальцами как ничего не стоящую вещь, — если отнять, горевать точно не будет. И ушел.

А сегодня украла двадцатку и для себя. Мне почему-то кажется, что это ерунда, что мои цели и мысли о совершенной рыночной торговке и моя любовь к клиентам, энергия, которую в огромных количествах изливаю вокруг прилавка, куда важнее. И то, что зарабатываю на двадцатку больше, чем предусмотрено, — ерунда. Может, больше не буду красть. Посмотрим.

Ак. Можно сказать, что из глины своих данных ты вылепила другую скульптуру. Правильно ли, с твоей точки зрения, утверждать, что твоя творческая энергия никуда не делась, жива и свежа (даже больше чем можно предположить), только покинула привычную землю искусства? Просто в данный момент ты не крутишься среди людей искусства?

Саке. Прежде всего мне не понравилась интеллектуальная интонация вопроса. Знаешь, моей жизни это искусство, этот театр и это кино ни к чему. Совсем-совсем лишние, говорю совершенно спокойно. Слушай, мне так хорошо на рынке, где каждый продавец крупнее всех шекспировских «Бурь».

Слушай, я же не слепая, у меня есть глаза. Только слепой видит что-то в одном месте и не видит в другом, только слепой не разглядит в осле собаку, а в кусте шиповника — спину. Здесь у нас, на Стеклянном рынке, есть абсолютно всё: самый высокий юмор (коллега португалец из рыбного отдела подходит к соседям коллегам из сырного отдела, в приятном соседстве с которыми работает уже пять лет, и спрашивает, не продадут ли сыра), мудрость (мысли торговки колбасами и хреном о никакой рыночной торговке), боль (после вчерашнего дня сегодня весь день болят стопы). Здесь есть всё, беды не знаю и не вижу смысла творчески выдумывать обстоятельства, чтобы достичь той или иной цели. Правда, вчера приходила дочь управляющего рынком, но я не видела ее (наверное, была вся в покупателях). Она тоже не много увидела вокруг — слепая, как щенок. Торговец хлебом говорит, что он ее хороший друг. Ну, раз торговец хлебом говорит, значит, знает.