Намерение! - Любко Дереш Страница 8

Много времени в то обильное грозами лето я посвятил играм с памятью. Наконец-то у меня появилось свободное время для исследований. Хотя если подумать – а чем это я был так занят раньше? Почему казалось, будто раньше просто некогда было со своей памятью возиться? На что я убил столько времени?

Без веселой компании дни казались долгими – почти что бесконечными.

Хорошо, что я не ссорился с лесом. Куда бы я тогда подался? Разве что пошел бы вешаться.

Память – неплохое развлечение, особенно если ты одинок. Когда нечего было делать по дому, я шел в свежесть гор. Находил приветливое место и проводил там всяческие научно-популярные опыты с памятью.

Мне было прикольно вспоминать. Как я уже говорил, сам процесс воспоминания для меня вполне телесный. Когда во тьме памяти вспыхивает воспоминание, меня пробирает особая дрожь. Чем более сложные задания даешь, тем больше уверенности, что дрожь проймет глубже. Сразу же напрашивается ассоциация с чем-то эротическим. Я бы уточнил: не столько эротическим, сколько оргазмическим.

Я слышал, в 60-х какие-то психи строили так называемые оргонные камеры. Это комнатки, обшитые фольгой, которые должны были концентрировать световой оргонный поток (чем бы он ни был) на человеке внутри. Если поток достаточно концентрированный, человек внутри испытает спонтанный оргазм. Говорят, были такие. На мой взгляд, оргазм от пребывания в оргонной камере ничуть не эротический. Он должен быть нелокализованный, тканевый.

Аналогично – дрожь памяти тоже оргазмическая, но не эротическая. Я тоже пробовал достичь пикового переживания, разродиться бурным оргазмом воспоминания, но едва приходило воспоминание, как призрачная щекотка, тотчас вибрации отступали и уходили сквозь пальцы.

Припоминание текстов, чисел, мелодий давало довольно слабые переживания. От воспоминания людей – человека как личности, как всей совокупности ее проявлений – по телу прокатывалась легкая вибрация; думаю, большинству она знакома. Самые острые впечатления приносило детальное припоминание целой сцены, с действующими лицами, интерьером, освещением и т. д. Чем полнее я ставил себе задачу припомнить действие, тем более бурным был отклик тела. Он порождал массу телесных ощущений, не приятных и не отталкивающих – а неидентифицированных.

Чудом не поленившись, я посмотрел в учебнике по физиологии, что там пишут про память. Ни черта не просек, кроме того, что память, по мнению ученых, хранится в голове. На страницах 273–275 автор плел что-то про молекулы РНК, про нейронные ансамбли и синапсы.

Скажите: если вы при поминаете вчерашнее утро, кто из вас слышит, как нейронный ансамбль песни и пляски исполняет фокстрот «Аллилуйя»? Возможно, кто-нибудь из ученых и слыхал. Лично я – нет. Зато я чувствую свои воспоминания на ощупь.

А теперь небольшая экскурсия на машине времени (кто не врубается – это я аллегорически про память).

* * *

Посмотрите, как изменяется человеческое тело – от рождения до старости. Сперва оно вбирает в себя опыт существования, разбухает от этого потока, как семечко, что выпрямляется в растение. Поток впечатлений от действительности проходит сквозь наши тела, развивает и меняет их, оставляя в складках времени песчинки Памяти. Так наши тела становятся видимыми, исторически и документально зафиксированными. Так личная память становится личным телом. А поскольку для большинства людей их тела – словно не свои, то и память их оставляет желать лучшего.

У кого возникли сомнения, пусть попробует потренировать мускулы, которые он никогда не использует, например бедра. Если после физкультуры у вас всплывет яркое воспоминание про давно забытые дни – я предупреждал.

В определенный переломный момент тело начинает стареть – но не потому, что поток существования слабеет, а потому, что в каком-то смысле тело становится недостаточно прозрачным для потока бытия. Оно зашлаковывается воспоминаниями-впечатлениями, которые мы не переварили и не пропустили сквозь себя дальше. Всякое отклонение от «золотых» пропорций тела указывает на диапазон неприятия ситуаций из нашего ежедневного быта. Болезни – тоже от низкой проводимости.

Как мы относимся к жизни, такое у нас и тело (или наоборот?). Порой достаточно поглядеть на человека как на тело, и уже понятно, что он из себя представляет.

После достижения критической точки зашлакованности поток впечатлений больше не развивает тело, а калечит его – пока в конце концов не приходит сами знаете что.

Тут-то, как заметили внимательные, и зарыта собака долговечности (а также и коротковечности).

Ну, это так, общая картина, которая вырисовалась из наблюдений за родными и близкими. Потому-то, повторяю, не соглашаюсь я с теми учеными, которые считают, будто память закодирована в молекулах, которые, словно иголка со смертью, кроются в рибосомах, которые заныканы в нейронах, которые спрятаны, в свою очередь, в голове и т. д.

Мое пояснение, понятно, упрощенное. Но если взять его как модель, становится понятно, почему так легко припоминаются одни вещи (им соответствуют незашлакованные, активные части тела), но совсем забылись другие (соответственно, затвердевшие, обесчувствленные участки). Онемевшая часть системы, точно так же, как и неразвитый мускул, не слушается.

Подумал-подумал я, да и разрешил ученым быть правыми. В самом деле, пускай будут синапсы, пусть звучат нейронные ансамбли, я готов поверить даже в РНК.

Я понял простую вещь – наша с наукой драма в том, что мы пребываем по разные стороны презерватива. Они подходят к этому извне. Распиливают кому-нибудь кумпол, вставляют туда термометр, меряют, взвешивают – исследуют, одним словом. Я же, наоборот, разглядываю всю систему изнутри, со всеми последствиями, а именно: упрощением, усложнением, подтасовыванием, перекручиванием, очковтирательством и прочими недостатками, присущими человеку с нераспиленной башкой.