Прогулки по Европе с любовью к жизни. От Лондона до Иерусалима - Генри Воллам Мортон Страница 8

Когда я впервые увидел этого конягу, то решил, что меня попросту пытаются надуть. Уж я-то знал, как выглядят арабские скакуны! Они все вынуждены носить шоры, поскольку подвержены внезапным приступам головокружения (наверное, из-за того, что целыми днями сломя голову носятся по Сахаре). Кроме того, они горячие и все время норовят сорваться в галоп. Ни одна из этих характеристик не подходила к бедняге Фердинанду! Однако продавец указал мне на безупречный римский профиль коня, что, несомненно, являлось неопровержимым доказательством его благородного происхождения. Надо сказать, что в дальнейшем я не пожалел о своем приобретении, и не раз у меня возникало сильнейшее желание поставить бутылку шампанского своему коню.

Итак, мы с Фердинандом покинули дом еще до рассвета и целый день провели в Сахаре. Солнце палило нещадно, что явно не улучшало моего самочувствия. С некоторым удивлением я обнаружил, что Фердинанд тоже находится в крайне угнетенном состоянии духа. За свою жизнь мне доводилось ездить на различных лошадях. Мне попадались животные злобные и вполне добронравные, строптивые и покладистые. Помнится, однажды у меня даже был конь с весьма своеобразным чувством юмора. Но никогда мне не приходилось встречать опечаленного скакуна. Причем это была не та философская грусть, которую иногда демонстрируют воспитанники школы верховой езды. У Фердинанда был такой вид, будто он страдает от недавно понесенной утраты. Я неоднократно спешивался и, сняв шоры у него с глаз, внимательно всматривался в лошадиную морду. Сомнений быть не могло: передо мной стояло животное, угнетенное печальными воспоминаниями. Можете себе представить коня, одержимого призраками прошлого!

На ночь мы разбили лагерь в пустыне, но уже на заре были готовы вновь пуститься в путь. И не мы одни. Я видел, как вдалеке проходил небольшой караван — цепочка верблюдов с навьюченными на них палатками, походными печками и прочим домашним скарбом. Я взгромоздился в седло, все еще размышляя о странностях поведения моего коня.

Что его так угнетало? Этого я не знал. Единственным разумным выходом было предположить, что знойные желтые пески действительно скрывали каких-то призраков. И хотя я точно знал, что на многие мили вокруг нет ни единой живой души, тем не менее почувствовал себя как-то неуютно… Покачиваясь в нагретом на солнце седле, я то и дело нервно оглядывался по сторонам.

Меня не покидало жутковатое ощущение, будто за нами следят.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я стал думать, как бедным шейхам удавалось ладить с такими вот Фердинандами. А ведь если верить романам, они еще умудрялись похищать прекрасных европеек и увозить их в свои знойные пески. Я попытался представить, как бы я сам повел себя в такой романтической ситуации. Вот я страстно обнимаю за талию рыжеволосую красавицу и, рывком оторвав ее от земли, усаживаю в седло. Потом говорю:

— Я так счастлив, душа моя! Нас ждет новая жизнь, так что позабудь все свои беды и печали. Я умчу тебя далеко-далеко в пустыню… И там, в холодных лучах ночного светила, мы с тобой…

— Да, да! Я все знаю: там мы наконец обретем счастье в объятьях друг друга! — сварливо перебивает меня прекрасная пленница. — Но, может быть, мы уже поедем? Когда я спускалась, Артур как раз заканчивал бриться. Боюсь, он будет здесь с минуты на минуту!

Я не без труда забираюсь на Фердинанда и пытаюсь поудобнее пристроить ноги в стременах. При этом продолжаю говорить (просто, чтобы пауза не затягивалась до неприличия долго):

— Ничего не бойся, малышка! Через час мы уже будем далеко. Только представь себе — безбрежная пустыня, стук копыт в ночи, и мы с тобой вдвоем… Только ты и я!

В этот миг в дверях гостиницы появляется ненавистный муж. В зубах у него зажженная сигара, в руках крепкая трость. Он направляется прямо к нам и начинает колотить палкой моего бедного меланхоличного Фердинанда, вопя:

— Но! Но! Пошел!

Я настолько увлекся этими фантазиями, что едва не пропустил долгожданную встречу с моим первым настоящим шейхом. Он вышел мне навстречу из-за ближайшего бархана — высокий симпатичный мужчина в походном бурнусе. Взгляд его был прикован к Фердинанду.

Я почувствовал себя неловко: будто мне следует за что-то извиниться.

— Добрый день, мсье, — приветствовал меня шейх. — Отличный конь у вас!

О, эти проклятые восточные церемонии, подумалось мне. Тем не менее я с достоинством отвечал:

— Да, первоклассное животное!

Он радушно пригласил меня в гости. И оглядевшись, я увидел его лагерь — скопление грязных, ободранных палаток, притаившихся в низинке между песчаными холмами. Оттуда доносился запах чеснока и слегка протухшего мяса.

Мы сидели в палатке — пили кофе и вели степенную беседу. Выяснилось, что мой собеседник, шейх, никогда в жизни никого не похищал. Романтические отношения с заезжими красотками его не прельщали, это казалось ему скучным. Кроме того, он ненавидел рыжие волосы — дьявольский цвет! Если ему что и нравилось в жизни, так это цыплята, финики и лошади. Тут в глазах его загорелись опасные огоньки, и я понял: меня решили взять в оборот! Не хочу ли я обменять своего Фердинанда? (Сердце у меня упало: так и есть, сейчас шейх предложит мне какую-то сделку.) Он даст мне взамен прекрасного коня! Ого, это становится интересным, подумал я. Возможно, сделка окажется не такой уж безнадежной.

— Покажите! — потребовал я, едва сдерживая нетерпение.

Мы отошли на десяток шагов от палатки, и я увидел его «прекрасного коня». Несчастное животное выглядело, как старший брат Фердинанда, едва оправившийся после тяжелой и продолжительной болезни. Я замер в нерешительности, и в это мгновение раздался громкий женский голос:

— Ахмет!

Мой шейх тут же подобрался и, подобно испуганному зайцу, метнулся куда-то за палатку. Я поспешил за своей шляпой.

Когда я вышел из палатки, взору моему предстало неожиданное зрелище. Огромная женщина в чадре и белых шароварах нависала над несчастным шейхом. Она показывала попеременно то на одного, то на другого коня и делала протестующие жесты. Женщина что-то говорила, причем с каждой фразой голос ее набирал силу, пока не возвысился до угрожающих высот. Шейх совсем сник.

Он попробовал было коснуться массивного плеча своей супруги, но та с возмущением скинула его руку. Я плохо понимал, что они говорят, но, судя по всему, шейх лопотал по-арабски:

— Все в порядке, любимая… Не сердись, солнце мое…

Как скажешь, дорогая…

В конце концов монументальная женщина резко развернулась и, звякнув на прощание ножными браслетами, скрылась за пологом палатки. Шейх приблизился ко мне с извиняющимся видом.

— Ничего не поделаешь, — сказал он, бросив сокрушенный взгляд на коней. — Сладостная Луна запретила.

Мы обменялись мужским рукопожатием, и я поехал прочь — с новым пониманием, что означает быть шейхом.

В ту ночь было полнолуние — огромная круглая луна висела над головой и заливала окрестности призрачным светом. Я сидел возле своей палатки, курил и лениво размышлял о том, что хорошо бы достать настоящего чистопородного скакуна, завезти оборудование от Кларксона и открыть школу для шейхов под патронажем дам — авторов приключенческих романов. В этот миг что-то в поведении Фердинанда заставило меня насторожиться.