Знай, что я люблю тебя - Луис Леанте Страница 8

— Я не могла, Пере, правда. Ты себе не представляешь, сколько у меня накопилось всяких дел, которые больше нельзя было откладывать.

— Хорошо, если так…

— Конечно. Но даже если не так, что с того? Ты потрясающий мужчина, честное слово!

Травматолог отошел в сторону, смущенный нескромными взглядами коллег. Белен тихо подошла сзади к своей подруге и лукаво прошептала ей на ухо:

— Ты не звонила мне целую неделю, Монтсе.

Доктор Камбра страшно покраснела, ей казалось, что все на нее смотрят.

— Ты потрясающий мужчина, честное слово! — продолжила анестезиолог, изображая неестественный тон Монтсе.

— Ты не могла бы сделать мне одолжение и замолчать? Все же всё слышат!

— Кто, Пере? Ты разве не знаешь, что он туговат на ухо? Его оперировали три года назад, сама делала анестезию.

— Ну ты и ведьма!

— А ты слишком строга, я думаю. Ты что, не знаешь, что Пере самый завидный жених в больнице?

— А ты в курсе, что у самого завидного жениха кое-что уже заржавело?

Анестезиолог театральным жестом прижала ладонь ко рту:

— Да ты что?

— Что слышала!

— Никто не совершенен, подруга.

Остаток дежурства прошел именно так, как все и ожидали: люди сновали по коридорам, двери хлопали, закрываясь и открываясь, санитары возили больных на каталках.

И это дежурство мало чем отличалось бы от тех, что доктор Камбра провела за долгую врачебную практику, если бы не событие, неожиданно произошедшее в первые часы только что наступившего века.

В три пятнадцать в приемную отделения «Скорой помощи» больницы св. Креста и св. Павла доставили двадцатипятилетнюю темнокожую беременную женщину, которую сбила машина, когда она пыталась поймать такси в аэропорту. Первая случайность: машина «скорой помощи», которая везла пострадавшую, мчась по шоссе Лас-Кортс-Каталанес со скоростью больше 90 километров в час, на пересечении с Каррер де Бадал попала в пробку, виной которой были три столкнувшихся и загоревшихся автомобиля. Это был самый короткий путь в Центральную больницу Барселоны, но так как пробраться через перекрытое шоссе, огромное количество пожарных и полицейских автомобилей было совершенно невозможно, «скорую» перенаправили в другую ближайшую больницу. Вторая случайность: когда водитель «скорой помощи» связался с Клинической областной больницей, ему ответили, что там ожидают четырех пострадавших в аварии на шоссе с тяжелыми ожогами, и снова приказали следовать по первому пути. Третья случайность: когда машина разворачивалась на площади Славы, чтоб вырулить на шоссе Диагональ, возвращающее ее к Центральной больнице, шофер ошибся и выехал не на ту улицу. Четвертая случайность: пока водитель кружил по лабиринту одинаковых улиц, пытаясь хоть как-то сориентироваться, он неожиданно оказался прямо перед главным фасадом больницы св. Креста и св. Павла и, прежде чем сообразил, где находится, увидел красные огни, освещающие вход в отделение «Скорой помощи». В тот момент, когда каталка пересекла порог больницы, женщина перестала подавать признаки жизни. Вскоре медсестра попросила Монтсе констатировать факт смерти. Пятая случайность: в тот момент, когда доктор Камбра помогала старику с приступом астмы, санитары подвезли и поставили рядом каталку с трупом беременной женщины. Что-то заставило доктора Камбра обратить на нее внимание. Может, красота точеных черт лица, может, многоцветье тканей, из которых была сшита ее одежда, — что-то в облике умершей тронуло душу Монтсе. Доктор неожиданно подошла к телу и безуспешно попыталась нащупать пульс на сонной артерии, потом приподняла веки и убедилась, что зрачки не реагируют на свет, — по всему этому было понятно, что женщина действительно мертва. Лицо ее было безмятежно, казалось, на губах застыла улыбка. В регистратуре царил небольшой переполох — собравшийся там персонал о чем-то живо спорил. Доктор Камбра сначала ничего не поняла, потом призвала всех к порядку и попросила толком объяснить, в чем суть этого птичьего базара. Оказалось, что муж умершей женщины, которому не позволили сопровождать «скорую», взял такси и помчался в Центральную больницу. Вероятно, он сейчас был уже там, встревоженный отсутствием жены. Кроме того, бумаги, найденные в сумке несчастной, — паспорт и другие документ, — были на арабском, которого в больнице никто не знал, так что возникал вопрос: кому и куда сообщать о смерти. Доктор Камбра вмешалась в разговор, хотя в общем-то это совсем ее не касалось, и попыталась внести некоторую ясность.

— Свяжитесь с отделениями «Скорой помощи» других больниц и сообщите им. Когда там появится муж умершей, пусть немедленно перенаправят его сюда.

Они переглянулись — усталые медики, продержавшиеся уже до трех тридцати ночи, и Монтсе добавила:

— И пусть ему пока не говорят, что она скончалась.

Доктор Камбра вернулась к каталке и вгляделась в спокойное лицо женщины. Если бы не страшные обстоятельства, ее вид можно было бы назвать счастливым. Она взяла карту и, пока два санитара выкладывали на стол содержимое ее сумок, осмотрела ее раны, пытаясь понять, как же произошла авария. Она прикинула, что жертва примерно на пятом-шестом месяце беременности. Пометила в карте предполагаемый возраст пострадавшей — двадцать пять лет. По спине Монтсе пробежали мурашки, когда она выводила цифры, — она увидела себя в этом возрасте, держащей под руку Альберто или танцующей с ним в Кадакесе, беременной и гордой под жгучими завистливыми взглядами юных девушек, отдыхающих на пляжах Барселоны. Но была в тот день и еще одна случайность — пристраивая карту на столике, чтобы было удобнее писать, она толкнула его, и личные вещи жертвы рассыпались по полу. И ничего в этом не было бы особенного, если бы, нагнувшись, чтобы поднять их, Монтсеррат Камбра не увидела случайно две-три фотографии, которые привлекли ее внимание.

Черно-белое фото. В центре, крепко обнявшись, стоят двое мужчин. Оба одинакового роста. Оба ослепительно улыбаются, глядя в камеру, будто они самые счастливые люди на свете. За ними виден капот «лендровера» с закрепленным на нем запасным колесом. С другой стороны вся фотография сплошь занята бедуинскими палатками, которые уходят вдаль, обрываясь вместе с концом снимка. Между палатками пасутся три-четыре козы, почти сливающиеся мастью с цветом почвы. Мужчины дружески положили друг другу на плечи руки — они стоят очень близко, их головы почти соприкасаются. У одного из них арабские черты лица — он одет в военную форму, вытянутые пальцы его левой руки изображают победу. Другой явно европеец, несмотря на одежду. Он одет как араб — в светлое национальное платье, на голове — тюрбан из темной ткани, спускающийся на плечи. У него короткие волосы и красивые щегольские усы. Правую руку он поднял в театральном жесте. Но больше всего поражает счастливая улыбка обоих.

В первую же секунду этот снимок привел доктора Камбра в неизъяснимое замешательство — она застыла как громом пораженная. Вцепившись в него трясущимися руками, она уже точно знала: этот человек с усами и в одежде жителя пустынь — не кто иной, как Сантиаго Сан-Роман. Она провела по снимку пальцем, пытаясь удостовериться, что он не развеется, как мираж. Но мужчина на фотографии все так же улыбался ей, с каждой минутой она сомневалась все меньше. Она рефлекторно перевернула фото и увидела полустершуюся надпись на арабском, сделанную голубыми чернилами. Наверное, это была какая-то подпись на память. Внизу можно было рассмотреть: «Тифарити, 18.01.1976». Число было написано так ясно, что не допускало никакой неопределенности. Если Сантиаго Сан-Роман погиб в 1975 году, как она всегда считала, то человек на фотографии никак не мог быть тем парнем, который одним жарким июльским вечером подошел к неразлучным подругам Монтсе и Нурии на автобусной остановке на проспекте Генералиссимуса Франко.