Опыт путешествий - Адриан Антони Гилл Страница 8

I

В строении человеческого скелета есть недочеты, которые Курешаются по-разному: решение встать прямо, вместо того чтобы передвигаться на четырех, существенно изменило угол зрения на наши гениталии, что в конце концов привело к началу производства мужского белья модели Y-front [17]. Прямой позвоночник стал первопричиной появления хиропрактиков [18]. В качестве утешительного приза человечество получило женские груди огромного размера — они компенсируют то, что другие привлекательные части женского тела не выставлены напоказ, а спрятаны где-то внизу.

Но, наверное, самое худшее из эргономических затруднений нашего тела — это то, что мы рождаемся, не зная, как сморкаться. Я не думаю, что сейчас это вас сильно волнует, потому что вы, скорее всего, не сморкаетесь на людях, а те, кого вы целуете, достаточно опрятны в том, что касается носов. Но вы ведь не родились такими. Было время в вашей жизни, когда сопли из носа лились ручьем.

Я и сам об этом не думал, пока оба моих отпрыска не простудились в Рождество. Один произвел на свет что-то напоминающее геологический пласт в форме лежащей плашмя Old Man of Hoy (торчащая из океана скала у острова Оркни в Шотландии), у другого нос был заложен так сильно, что сопли стекали через рот. Никто из них не представлял, как сморкаться, но они считали содержимое своих носов вполне съедобным, что, в общем, может заинтересовать сторонников дарвиновской теории. Очевидно, что к тому же оба родились с геном, отвечающим за то, чтобы сходу что-то схватить и проглотить.

Их вид с хлюпающими носами напомнил мне сцену, которую я видел в Африке. Я освещал войну в Дарфуре из лагеря беженцев на границе с Чадом, сидя в набитой женщинами и умирающими детьми палатке, предоставленной «Врачами без границ». Одна из матерей была очень красива. Просто потрясающе красива. Сильное и суровое лицо — огромные глаза и скулы цвета кофейной бронзы, обрамленные светлым платком. Я кивнул Тому, чтобы он сфотографировал ее. Такое фото легко тянуло на газетный разворот. Она глянула на Тома и его фотоаппарат темными, лишенными эмоций глазами. Ее красота была загадочной, как у сфинкса.

Пока Том снимал, девочка, завернутая в полу ее платка, стала издавать звуки, тихие звуки истощенного ребенка. Измученная обезвоживанием и отсутствием питания, малютка страдала и от соплей, наглухо забивших ее нос. Ее мать, не отрывая глаз от наведенного на нее объектива, медленно и вполне осмысленно наклонилась, взяла носик дочери в свои губы, высосала соплю, а потом проглотила ее. Эта сцена шокировала меня по нескольким причинам.

Во-первых, это было отвратительно. Но это был и ответ на пристальное внимание незнакомого мужчины к женщине, которая, скорее всего, потеряла мужа, семью, у которой не осталось ничего, кроме этого комочка жизни, завернутого в платок. Многие из женщин, находившихся в палатке, пережили насилие. На лице матери было написано, как жутко мир виноват перед ней. Ее поступок был откровенно сексуальным и одновременно крайне отталкивающим. Но совсем не это запомнилось мне больше всего. Мне запомнился акт глубокой родительской любви к своему ребенку.

В той тяжелейшей ситуации она могла мало что для нее сделать. У нее почти не осталось ничего, что она могла бы дать своей дочери. Ни молока, ни защиты, ни надежды. Но она могла облегчить ей дыхание. На краю пропасти, когда все возможности использованы, важными остаются только простые и практичные вещи. И любовь — одна из них. Грязная, элементарная, животная. Любовь совсем не романтична, когда, кроме нее, в жизни не осталось ничего.

Первый урок, который получает родитель — мужчина, ставший отцом, — заключается в том, что ты не имеешь представления о том, что такое любовь, на что она похожа, для чего она нужна. Настойчивое, приятно сводящее пах чувство, которое вы принимаете за любовь, — всего лишь приманка, тестер, вспышка… Это как теплая ванна в сравнении с горячим вихрем настоящей любви. И наступает она, когда вы становитесь отцом. С тех пор вы просто утопаете в любви. Вам никто этого никогда не говорит и не объясняет. Вы не можете почувствовать дна, не можете почувствовать, что погрузились в нее с головой. Другие мужчины никогда не упоминают об этой любви, растворяющей нас. Нам не говорят о ней наши собственные отцы. Вы можете написать «я люблю тебя» на поздравительной открытке, прошептать что-то нежное в ухо, торчащее из взъерошенной головы, но объяснить подростку, что представляет собой такое фундаментальное явление природы, как любовь к своему ребенку, слишком трудно. Вам следует знать и помнить всегда, что невозможно подготовить себя к этому чувству. Невозможно объяснить, как и когда оно возникнет. Но это не должно нас удивлять. Грустная ирония заключается в том, что те моменты, когда вы становитесь свидетелями самых ярких родительских чувств, когда эти чувства совершенно очевидны и очень сильны, — эти моменты вы запомнить не можете. Те годы вашей жизни, когда вы еще не умели сморкаться, когда ваш отец качал вас на руках и безмолвно наблюдал, как вы спите, полностью стираются из памяти. Позже, когда вы вырастаете, взаимоотношения с родителями запутываются из-за таких практических вещей, как обиды, неприятности, требования соблюдать дисциплину и вовремя идти спать, делать домашние задания и вести себя прилично. Они портятся из-за вспышек гнева и каждодневной усталости. И именно это чаще всего вы помните из своего детства. Вспоминаете, как вам не нравились ваши родители. Но ведь в вашей жизни были четыре коротких года, когда вы купались в океане любви. А ваш отец никогда не забывал о них, и они никуда не уйдут из его памяти. Такие годы обязательно наступят и для вас.