Похороните меня за плинтусом - Павел Санаев Страница 8

Этот рассказ я начну с описания нашей квартиры. Комнат у насбыло две. Сразу у прихожей за двустворчатыми стеклянными дверями располагаласькомната дедушки. Дедушка спал там на раскладном диване, который никогда нераскладывал, потому что внутри была спрятана какая-то старая, переложенная отмоли пучками зверобоя одежда и материя. Моль зверобоя боялась и в диван нелезла, но вместо нее там жили мелкие коричневые жучки, боявшиеся толькокрепкого дедушкиного пальца и сопровождавшие свою смерть оглушительной вонью.Кроме дивана с жучками, в комнате стояли стол, сервант, огромный буфет, которыйбабушка называла саркофагом, телевизор и два табурета. Верх буфета был сплошьзаставлен дедушкиными сувенирами. Дедушка был артистом, много ездил по разнымгородам с концертами и из каждого города привозил какого-нибудь деревянногомедведя с бочонком, бронзовую Родину-мать с мечом, обелиск «Никто не забыт,ничто не забыто» или костяной значок «390 лет Тобольску». За каждый сувенирдедушка осыпался проклятиями.

— Надо же столько барахла в дом натащить! —ругалась бабушка по поводу разрисованной тарелки «Гульбiща з турам» ивырезанного из небольшого пня Ильи Муромца. — Хоронить будут, в гроб всене поместится!

— Ну что делать, Нин, дарят… — отвечал дедушка,пристраивая Илью Муромца между жестяным танком от Таманской дивизии и бронзовымбюстом задумавшегося Максима Горького.

— Дарят, а ты не бери!

— Неудобно.

— Значит, возьми и оставь в гостинице. Проводникам впоезде оставь.

— Ну как «оставь», подарили ведь… — робконастаивал дедушка, с любовью прислоняя «Гульбiща з турам» к музыкальнойсигаретнице, изображавшей трехтомник Ленина. «Гульбiща» прислонились плохо,покатились и, сбросив на пол мальчика-молдаванчика в высокой шапке, разлетелисьвдребезги.

— Вот хорошо, одним куском дерьма меньше! —обрадовалась бабушка. — Я бы все переколотила, да еще об твою голову!

— И не склеишь уже… — бормотал дедушка, собираяосколки.

Если верх буфета был заставлен дедушкиными сувенирами, чембыли забиты его ящики, не знал толком никто. Я пару раз открывал их, виделкакие-то пластинки, мотки шерсти, пыльные бутылки вина, посуду. Вещи этиникогда не вынимались и полностью оправдывали присвоенную буфету кличку —саркофаг. Слушать пластинки было не на чем, вязанием бабушка не занималась, ачтобы пить вино и пользоваться посудой, нужны были гости, которые к нам никогдане ходили.

Открывать буфет и трогать лежавшие в нем предметы, средикоторых попадались занятные безделушки вроде деревянного автомобиля «Победа» счасами на месте запасного колеса, бабушка запрещала. Она говорила, что все эточужое. Какие-то люди, по ее словам, куда-то уехали и оставили эти вещи ей нахранение. Чужой оказалась даже коробочка леденцов — бабушка сказала, что ееоставил на хранение один генерал. Коробочку я все же тиснул, но, внимательнорассмотрев ее, прочел: «Ф-ка им. Бабаева». Решив, что Бабаев — это фамилиягенерала, а Фкаим — его странное имя, я тут же положил леденцы на место. Счеловеком по имени Фкаим лучше было не связываться.

Вторую комнату мы называли спальней. Там стояли два огромныхшкафа, набитых, как и буфет, неизвестно чем, мутное зеркальное трюмо стумбочками по бокам и огромная двуспальная кровать, на которой спали мы сбабушкой. С бабушкиной стороны стояла еще одна тумбочка, где хранились моианализы, а с моей, чтобы я не упал ночью, были подставлены спинками к кроватитри стула. На сиденьях их лежали обычно мои вещи — шерстяные безрукавки,фланелевые рубашки, колготки. Колготки я ненавидел. Бабушка не разрешаласнимать их даже на ночь, и я все время чувствовал, как они меня стягивают. Еслипо какой-то случайности я оказывался в постели без них, ноги словно погружалисьв приятную прохладу, я болтал ими под одеялом и представлял, что плаваю.

Как выглядела наша кухня, можно было представить, когда ярассказывал про поставленный на видное место чайник. Могу только добавить, чтоиз «видных мест» состояла, в общем-то, вся квартира. Повсюду были нагроможденыкакие-то предметы, назначения которых никто не знал, коробки, которые неведомокто принес, и пакеты, в которых неизвестно что лежало. Кухонный стол сплошь былуставлен лекарствами и какими-то баночками. Если мы с дедушкой обедали вместе,баночкам приходилось потесниться, и некоторые из них, не выдержав нашегососедства, валились с другого конца стола на пол. На шкафах лежали выложенные вряд дозревать яблоки, бананы или хурма — в зависимости от сезона. Иногда хурмадозревала слишком, и над ней начинали виться крошечные мошки. Они же вилисьвсегда над стоявшими на мойке коробочками с сырными корками и прочими мелкимиотходами, приготовленными бабушкой для подкармливания птиц. Пол в коридоребабушка застилала газетами, меняя их по мере ветшания. Она боялась инфекции,обдавала кипятком ложки и тарелки, но говорила, что на уборку у нее нет сил.

Самыми интересными деталями нашего интерьера были двахолодильника. В одном хранилась еда и консервы, которые брал на рыбалку старыйгицель, другой битком был набит шоколадными конфетами и консервами для врачей.Хорошие конфеты и икру бабушка дарила гомеопатам и профессорам; конфеты похужеи консервы вроде лосося — лечащим врачам поликлиник; шоколадки и шпроты —дежурным врачам и лаборанткам, бравшим у меня кровь на анализ.

День, который я опишу в этом рассказе, начался с того, чтобабушка, выбирая из одного холодильника лучшие конфеты для гомеопата, ругаладедушку, выбиравшего из другого холодильника худшие консервы для предстоявшейрыбалки. Дедушка всегда брал на рыбалку консервы похуже, потому что получшемогли еще полежать, а похуже лежали уже давно и вот-вот могли испортиться.