Глупый гений - Саша Анжело Страница 8

Я живу в Австралии десять лет и, как оказывается, мало где побывала! О существовании каких только мест, я не знала до его здесь появления. Мы съездили во все ближайшие крупные города; проехались по великой океанской дороге, то и дело останавливаясь, чтобы оценить сочетание цветов в океанской волне или сфотографировать какую-нибудь зверюшку, а иногда он просто смотрел на небо (или же на песок под ногами) и вздыхал, возможно, это был ностальгический порыв. Несмотря на это, папа лишь единожды произнес: «Я хочу домой». Это произошло в тот день, когда мы поднялись с личным экскурсоводом на самую верхотуру моста Харбор-Бридж. Папа здорово испугал меня бледностью своего лица.

–Ты такой белый, тебе плохо? – обеспокоенно спросила я его.

–Нет, я просто ещё не загорел, – ответил он, застенчиво улыбаясь, и трясущимися руками сильнее ухватился за поручень.

В конце первой недели наших приключений, я предложила остановится и вообразить, что мы проживаем обычный день: сходим в магазин за продуктами, посидим дома перед телевизором, поиграем в настольную игру, словно живем одной семьей, словно ничего необычного в наших с ним встречах нет. Я, в свою очередь, беспокоилась, что запомню его только в обстановке суетливого веселья, и так и не увижу каким должен быть нормальный домашний отец. Но стоило ему опуститься в кресло, как его настигла идея нового приключения, и, видя блеск в его грустных глазах, я не могла отказать реализовать эту идею.

Все же временами папа получал наслаждение, не только от наблюдений. Он был способен испытать настоящее ребяческое удовольствие, удивительное для человека его материальных возможностей. Словно все десять лет он жадно копил свободное время пригодное для радостей и только сейчас… Я поймала его взгляд во время того, как наш катер рассекал волны залива, огибая сиднейскую Оперу. А я, ведь было уже, закрутившись в этом нескончаемом списке развлечений, подумала, что он просто красуется. Нет, он искренне наслаждался, запечатлевая в своей памяти не только цвета, слова и движения, но и малейшие колебания переживаний. Сок эмоций, законсервированный вкус которого, навсегда останется с ним. «Папочка!», – хотела я произнести в тот момент, но не стала отвлекать его на себя. У меня были лишние десять минут, чтобы молча рассмотреть его, вспомнить, каким он мне всегда казался, каким я его встретила и каким он, должно быть, был на самом деле.

–Почему ты больше не пишешь, папа? Я ведь читала все твои рассказы, которые мама привезла сюда, и была в полном восторге. Я чувствую точно так же и вижу те же цвета.

Он заговорил неожиданно прямо и просто, без оправданий и нытья, как это бывает у творческих личностей, прекративших сочинять или показывать, что сочиняют из-за большой нестерпимой обиды. Я поверила в правдивость и искренность его мыслей.

–Мне не хватает силы слов, милая. Вот обуздать бы силу ветра и яркость света, мощь раската грома, нежность свежих лепестков и… Это будет уже совсем другой вид искусства, в котором я бездарен, к сожалению. Когда я начинал писать, у меня получалось легко и скверно, но огромное количество реализовавших себя бездарностей, давали мне уверенность и надежду на то, что и я смогу стать признанным писателем. Тогда я не понимал, что размышление о произведении должно занимать больше времени, чем ее прочтение, ведь, только такую книгу можно считать стоящей. Но когда я это понял, мне уже не хватало силы слов.

–А мне кажется, что ты просто поддался мнению высохших веток. Они не знают, что такое цветение, ведь, для них это неестественно, а значит ненормально и даже отвратительно. Они могут оценить только силу, ломающую их с хрустом! Им подавай новые идеи, как свежую воду, а состав не важен! Им и помойные стоки подойдут, пап, если те будут необычно вонять. Они жаждут попробовать, чтобы потом брезгливо самоутвердиться: фи, обычная жидкость! Они не могут так тонко чувствовать и получать удовольствие от того, что им невидимо и неведомо. Им не понять, какой это наркотик для других, для таких, как мы с тобой. Но… все же их можно простить за испытания жгучим солнцем, ведь у них нет листьев, которые бы освежали их, как нас с тобой. На мой взгляд, настоящие произведения цепляют словами, чувствами и мыслями, которые они рождают. Отними их и ничего не останется. Идею, которую читатели, словно рыбаки, кинувшие удочки в обмелевшее озеро, будут вылавливать из текста – сухого набора предложений, с большей пользой можно озвучить устами мэра или президента. Преступление, когда так называемый смысл суют в толстенный том, а несчастный читатель потом вынужден выжимать его, как тяжелый пододеяльник, чтобы получить те заветные три строчки.

Папа вяло улыбнулся в благодарность за поддержку. Обрадовался ли он тому, что я понимаю его как никто другой или огорчился, что потерял в моей лице крошку несмышленыша, видевшую в жизни лишь хорошую погоду?

Эти русские холодят своей загадочностью и согревают своей сердечностью. Надеюсь, что когда-нибудь я вернусь в Россию, и когда меня спросят: «Ду ю кам фром э лэнд даун андер?», я отвечу: «Нет. Я просто сделала полный круг».

Валентин, отец:

–Мам, конечно, я передал часы Вале от тебя… Да, очень понравились… Говорит, очень красивые!.. А? Говори громче, связь плохая! Валя как сама? Очень хорошо! Только… Я узнаю в ней себя все больше с каждым днем. Больше, чем мне хотелось бы. Здесь, на другом конце света, живет моя молодость и я, старик, могу ей любоваться, словно совершенной хрустальной вазой на краю обрыва… Ну, ладно, тут роуминг… Я говорю, дорого тут! Ага… Мы тебе потом перезвоним… Целую.

Я «повесил» трубку и убрал обратно в свою сумку футляр с часами. Вчера я подарил Вике новый смартфон, который она нехотя приняла, а сегодня не мог поверить, что вру своей матери. Ну, как я могу после всего этого передать дочке часы за тысячу рублей, сделанные в Китае? Чтобы сказали все мои знакомые-друзья на Родине? Что я мог бы раскошелится ради дочери на часы подороже, а маме просто соврать… Вдруг, в зеркале я заметил Валю. Давно ли она в комнате? Я сразу же заговорил с ней о картинах на стене. Если она что-то услышала из телефонного разговора, она быстро забудет и не успеет проанализировать, по крайней мере, до моего отъезда.

–Замечательные картины… Мама говорила, что ты хорошо рисуешь, но я не думал, что у нас в семье растет новый Ренуар… с австралийскими мотивами.

–Да, здесь есть и мои картины тоже. Какая тебе больше нравится?

–Хм… Не знаю. Все. В любом случае, раз они в вашем доме, значит все на ваш вкус. А вкус у тебя отличный.

–Ну же, какая?

–Хм… Хочу показать именно на твою… и не хочу ошибиться, ведь, все они нравятся мне в одинаковой степени.

–Пап, я… Ты знаешь, я чуть не забыла попросить тебя, не присылать мне денег больше, чем нужно для оплаты учебы. Я ведь теперь подрабатываю, и сама оплачиваю счет за квартиру. Мы снимаем с подругами, ты знаешь… мне на всё хватает, и я не транжира. Хочешь знать, какая картина нравится больше мне? Эта. Один мой друг мне подарил. Он купил эту репродукцию на пляже по дешевке. Просто она ему безумно понравилась, и он захотел поделиться со мной радостью. Я ценю её больше всех остальных в доме.