Мёд жизни - Лидия Сычева Страница 8

– А может, раньше, в неведомые времена, любовь такой и была? Может, нам достался этот клад, потому что мы искали его? Если бы мы искали богатства, власти, мы бы их нашли. Но мы искали любви. Могли бы, конечно, не найти. Есть достойные, правильные люди, которым этого счастья не дано. Они хорошие, в них всё благонравно устроено, но в них будто «ограничители» стоят. Я с ними чувствую себя неуютно – безнадёжно грешной. А с Ваней я чувствую себя слабой, несовершенной, но всё-таки способной встать и закрыть амбразуру – если потребуется. Один раз – но совершенно бесстрашно встать. Умереть за родину, за Ваню, за Бога – не задумываясь. Нет, на долгий подвиг я не способна, а один раз умереть – уже могу.

Так говорила она вслух – сама с собой.

– Могли бы мы встретиться, просто любить друг друга? Это тоже немало! Нет, не могли. Было ли это чувство нами как-то выстрадано, заслуженно? Ну, может быть, Ваней. А мной – нет…

И вот ещё что: он был среди нас, бедных, а не среди богатых и сильных мира сего. Ездил в метро, шёл по улице, и вообще – Ваня доступен в общении, без заносчивости. Раньше классическая музыка звучала во дворцах, для королей и знати, а сейчас, пожалуйста, иди в консерваторию. Есть даже бесплатные билеты и места. Настоящее искусство доступно материально, но не каждому по душе. Бедные сами себя теперь обворовывают… И вот Ваня спустился к ним с сияющих вершин, а кругом – будто слепые и глухие. А Женя – откликнулась! Душа её откликнулась – бессознательно, чувственно, ничего не понимая толком.

«Значит, Бог по-прежнему среди нас; Он отправляет своих посланцев в народ, а люди кругом ослеплены огнём реклам, миганием телеэкранов, уткнулись в окошки телефонов и больше ничего не видят! Уши их забиты тяжелыми ритмами, красота не трогает сердца… Вот, для того чтобы быть услышанным, Ване даже пришлось „родить“ меня…»

Всё будет хорошо: больные выздоровеют, одинокие встретят своё счастье. Дети вырастут, снова придёт весна… Жене хотелось плакать от полноты чувств. Всё будет! Их не будет, а счастье будет. В окно она видела машину «скорой», плавно выезжающую из двора. Господи, пошли выздоровления всем болящим…

Это было первое утро, когда ей не надо было немедленно вставать, бежать, не надо думать, чем его порадовать в больнице, ломать голову, изобретать что-то новенькое, чтобы завлечь его на еду – у него совершенно исчез аппетит, и от этого чувства неопределенности (как он сейчас?) было тоскливо, и она заплакала, вспомнив его несчастный, согбенный вид.

Его привезли в больницу с голубым матерчатым портфельчиком (надпись на английском – «Международный конкурс им. Шопена»), там была кружка, туалетная бумага, таблетки и мобильный телефон, а уезжали они из больницы с огромной белой сумкой из супермаркета. Обросли вещами за 33 дня – три комплекта пижам, посуда, влажные салфетки, бинты, лекарства, продукты.

– Возьми себе еду.

– Домой сейчас приедешь, а вдруг там ничего нет? Чем будешь ужинать?

– Ты права…

А ещё целый пакет бумаг – справок, анализов, гигантские снимки компьютерной томографии.

Теперь она знала о нём всё – из больничной выписки. И что грудная клетка правильной формы, и что живот «обычный, симметричный», и что дыхание ровное, а пульс ритмичный, удовлетворительного наполнения. А также количество лейкоцитов, эритроцитов, гемоглобина и ещё тьма всяких подробностей – про почки, желудок, сердце, мозг, скелет, кровь, лимфу, и что поступил «в критическом состоянии, нетранспортабелен», и что выписывается «в удовлетворительном». Но эти анализы, биохимии, рентгены, томографии на самом деле ничего не рассказывали ни о нём, ни о его жизни. Ну, или почти ничего.

Она взяла планшетник (тот самый, с которым когда-то отправилась в приемное отделение), включила аудио. Нет, музыка Вани не выражает ничего типичного, никаких общих тем. Она выражает только его! Его исключительную и недоступную красоту, внешнюю и внутреннюю.

– И за что ты меня любишь?! – снова удивилась она.

Женя вспомнила, как однажды сидела на концерте, Ваня дирижировал, руки его властно и бережно вели оркестр. Повелитель гармоний! И вдруг, на какую-то секунду, ей почудилось, что она всего лишь обычный слушатель и что Ваня для неё так же недоступен, как и для всех остальных, сидящих в зале. Ужас пустоты мгновенно открылся перед ней, душа содрогнулась, будто во сне привиделось страшное. Слезы счастья побежали по щекам – неправда, они вместе! Но разница, да, между ними велика. Примерно, как между рекой и лодкой…

«Может быть, любовь бессмертна? Может быть, она не умрёт вместе с нами?»

Нет, не в них было дело, не в их отношениях, чувствах (хотя и в них!), а в чём-то вечном, чему они причастны, призваны. Позже она пыталась ему объяснить это чувство, зная, что он его знает, но словами выходило плохо; грубо – не точно.

Музыка звучала, они – жили!

– Закажите такси, я вам потом деньги вышлю, – наказывал ей по телефону Коля.

– Хорошо, – соглашалась она.

Но Ваня уже ходил, а ехать от больницы до дома недалеко – семь остановок на трамвае.

Вот, Бог дал им это счастье – выйти вместе – из реанимации, из неврологии, из терапии, из кардиологии, снова из терапии. Пять отделений, две больницы – за 33 дня.

Ваня держался за неё, она тащила сумку, набитую вещами.

Трамвайчик был новенький, почти пустой, весело звенели звонки, ласково звучали остановки. Даже не верится! Они едут на трамвае! Вместе!

Остановка была прямо у его дома.

– А как же дальше? – Он был растерян и угнетён. – Я не смогу сам подняться, а тебе – нельзя…

Дворники-таджики долбили лёд на тротуаре.

– Сейчас, подожди.

Был нанят Тамерлан – за 50 рублей – сопроводить до квартиры 122, позвонить в дверь, дождаться, пока откроют, потом вернуться к Жене и получить доплату. Через пять минут дворник уважительно заглядывал ей в глаза: «Всё сделал!»

«Вот и всё!» – Она обогнула дом, вышла на небольшую площадь у метро, бесцельно потолкалась у рыночных ларьков.

Район был богатый, цены высокие. Прилавки ломились – гранаты, хурма, апельсины, яблоки, связки пахучих колбас, сочащаяся жиром копчёная рыба…

«Вот и всё!» – твердила Женя.

Коле она не стала звонить. Добрые вести дойдут до него сами.

Ей казалось, что эти 33 дня и 33 ночи слились в один чудесно-мучительный день, оплаченный его болью и страданием.

Она ещё покрутилась на площади, купила в ларьке газету, потом ехала в метро, невидящими глазами смотрела в заметку, а внутри у неё всё дрожало – от перенапряжения, от тяжелой похмельной усталости, которая, наверное, бывает после кровавого боя, из которого им чудом удалось выйти живыми.

Она шла по аллее – золотистой от осенней листвы и яркого солнца, аллее, похожей на царскую тропу – такой торжественной и пышной была эта дорога. Природа будто воздавала почести, и от восторга у неё даже перехватило сердце, а потом жарко и радостно забилось. Она остановилась, оглянулась и увидела Ваню.