Отойти в сторону и посмотреть - Татьяна Соломатина Страница 8

Пахнущие теплом, они больше походят на оранжевые куличики, которые уставшие от стихийных битв титаны оставили в песочнице, расходясь по домам…

Главное – взобраться с подветренной стороны. Чтобы собственные следы не нарушили естественную геометрию линий и плоскостей, когда ты будешь, повернувшись лицом к заходящему солнцу, прощаться с миром. Даже такая простейшая вещь, как человеческие следы – в самом прямом смысле, – в состоянии испортить эту безупречную мизансцену. Что уж говорить о «следах», оставляемых людьми в куда больших масштабах!

На закате нужно сидеть, погрузив руки в тёплый песок. Только так – на контрасте – ты не пропустишь, что начинает холодать. Тогда поднимаешься, скатываешься на ногах вниз, оглядываешься на «испорченный» следами склон и бежишь обратно в посёлок. Скоро ужин!

Прежде чем нырнуть за деревья на окраине, ещё раз останавливаешься и бросаешь взгляд на простор: земля, утомлённая, но прекрасная, развалилась в колыбели небес. Вдалеке отроги Каратау в лёгкой дымке… «Чёрные горы»…

Даже не верится, что мир когда-то мог быть недобрым…

Водитель Лёха говорит, что сейчас «в подножьях самые грибы». Какие? «Да как белые! Но немного другие… более пористые, что ли? Выцветшие… И собирать их надо до первых песчаных бурь». А потом что? «Потом есть невозможно – вся пустыня на зубах скрипит!»

Лёха весёлый. Даже бравый.

Вы сговариваетесь завтра после обеда – когда машина будет никому не нужна – отправиться в предгорья за грибами. Отец не будет возражать – только на кухне прибрать.

Отец Лёхе доверяет.

«Он – нормальный. Шебутной только. Всё в бой рвётся… А где твой крестик?..»

Чёрт! Чёрт! Чёрт!!!

Бабушкин крестик!

Обычный, медный. На тесьме, завязанной узелком.

Бабушку ещё совсем маленькой крестила её мама. А потом бабушка отдала крестик своей дочери: «Это наш, семейный. Носи. Мне уже ни к чему…» А та отдала его тебе… Ну, не совсем отдала… Ты выпросила. Непонятно зачем. Просто так было нужно. Мама всё равно его не носила, у неё был красивый золотой, на тонкой цепочке. А у тебя после крещения – серебряный, но… Мама ругалась: «Носи тот, которым крестилась!» – но отдала. Потом она ещё немного ругалась, что ты «таскаешь» его на обычной тонкой кожаной тесёмке: «Потеряешь!» А потом всё стало, как стало, – у мамы свой, а у тебя свой…

Что же случилось?! Может, тесьма от пота размякла и порвалась при неловком движении?.. Наверное. Но где? Где?! Это же могло случиться где угодно! Где угодно… Угодно в пустыне. А там один песок. Песок, песок и песок! Нет. Не может быть. Этого просто не может быть!..

(… – Чегой-то вы тут как в воду опущенные?

– Крестик, вон, свой потеряла.

– Крестик?.. Ну, это не беда. … Не расстраивайся. Крестик, если он свой, – вещь, конечно, нужная. Но без тебя – это просто кусок металла.

– Я не расстраиваюсь. Просто не верю, что он потерялся…

– Что должно появиться в твоей жизни – появится. Что должно уйти – уйдёт. Вера здесь ни при чём.

– А что не должно уйти – останется?

– Однозначно.

– Оно не ушло. Я знаю.

– Ну вот и славно. Знание – сила. А сила – это покой. Understand?..)

Планы на следующий день меняются.

Мужчины рано встают и уезжают куда-то «по делам». Говорят, что вернутся только к вечеру… С грибами придётся повременить.

Отец просит приготовить ужин. Ты долго думаешь, что пропустить: утренний зов или вечерний покой? Решаешь, что лучше всё сначала приготовить, а к ужину только разогреть. Тогда можно будет ещё до обеда отправиться в пустыню и попробовать поискать крестик. Вдруг он всё-таки упал не в песках, а где-нибудь по дороге?..

Шурпа – одно из самых любимых твоих «коронных» блюд. Плов вот у тебя не получается. Он – забияка. С ним нужно жёстко, уверенно… Наверное, это больше мужские черты, и прав отец, когда говорит, что ни одна женщина не приготовит его так, как мужчина.

«Шурпа – она хоть и суп, а всё равно – женщина. Любит, чтобы с ней разговаривали. Долго. Всё объясняли. Потакали… А с женщиной главное – терпение. Невзирая ни на что. Ни на время, ни на другие дела. Зато когда она насытится твоим вниманием, можно, обложив её мягкими подушками, спокойно оставить на время…»

У Макса лучше всех получается объяснять простые вещи.

Оставив казан с шурпой томиться под двумя сложенными одеялами, ты уходишь в пески ещё до полудня.

Выражение «полуденный зной» не годится для пустыни. Зной – он мягкий и удушливый. Густой, пряный, жужжащий… Полдень же в пустыне яростен. В брызгах бликов среди теней. Или клякс среди бликов. Кому как больше по вкусу. Но всё равно невозможно сосредоточиться…

Крестик тусклый – ты давно собиралась его почистить зубным порошком. Тесёмка посерела от пыли и пота. Как можно разглядеть что-то подобное на фоне бурой глинистой почвы или в песке, где, кажется, каждая крупинка отбрасывает свою маленькую тень?..

Три часа суетливой беготни среди барханов изматывают. Затылок и шея превращаются в экран для раскалённого солнца-проектора. Всплески позёмки вызывают глухую ярость – ведь именно они могут бесследно и навсегда укрыть то, что ты ищешь!

Усталость, блеск и ветер заставляют тебя найти хоть что-то похожее на уверенную тень. От ствола толстого саксаула или от изогнувшегося вопреки законам физики гребня бархана…

Короткие глотки из фляги снимают стресс. Но не приносят покоя. А в этом хаосе света и звуков оплотом может стать только покой. Но как его обрести? Что может указать верное направление в мозаике из тысячи тысяч похожих деталей?..

Ты всё-таки пытаешься сосредоточиться на бесконечной фреске вокруг. Через какое-то время приходит ощущение некоторой закономерности – и странным образом упрощает мир. Или мир упрощается и даёт ощущение закономерности. Некоего законченного рисунка. Полотна. Орнамента…

Как следствие, это делает тебя более равнодушной. Первый шаг к покою. Здесь главное – не поддаться безразличию. Оно так же далеко от покоя, как репродукция далека от реального пейзажа, который художник густыми мазками любовно переносит на загрунтованный холст или картон… Безразличие опасно. Безразличие – пустая ловушка смерти. Ловушка, не требующая даже приманки…

…Время, время…

Растворённое мыслями и песками, оно превращает в песчинку и тебя. Свернувшись клубочком, ты засыпаешь. Это странный сон. Пёстрая пелена дремлющего сознания – и уютное соседство собственного тела, естественно встроенного в узор бесконечного орнамента пустыни…

…Внезапный звон тишины.

Ты рефлекторно взлетаешь на бархан и ещё успеваешь впитать глазами первый миг, когда линии и плоскости начинают ломаться и кривиться. Стекать, как часы Дали [6], с невидимых воздушных уступов. Неожиданно освобождённая от постоянных оков ветра пустыня тает. Тает и течёт, подкрашенная первыми признаками оранжевой усталости солнца…