Мой одесский язык - Татьяна Соломатина Страница 8

Слева мелькнул автовокзал. Помнится, более загаженного стойбища автобусов в жизни я никогда и нигде не видела, а нынче, издалека, он был вполне себе ничего. «Интересно, изменилось ли хоть что-то в общественных туалетах этого транспортного узла?» – мелькнуло у меня вовсе не подходящее к такому торжественному – въезд в родной Город «известным российским писателем» – случаю.

Въехали на Воровского. Ту, что Малая Арнаутская.

– Смотрите, смотрите! – пинала я раскисших мужа, издателя и менеджера. – Это библиотека имени Ивана Франко! Ну та, что банк в «Зелёном фургоне» и хлебный Никиты Нечипорука в «Дежа вю»!

– Булочная! – лениво поправил меня издатель, мельком глянув на задник библиотеки, расположенной в Книжном переулке. Смотреть особенно было не на что. Она известна всему миру только с фасада. А сейчас и вовсе – в строительных лесах.

– В Одессе булочная могла быть только в польско-советском кино. А у нас были хлебные! Там ещё если чуть пройти – проходной двор, и выходишь прямо к кинотеатру «Родина», очень удобно с уроков было сбегать! – я перешла на скороговорку. – Потому что вот, вот же ж, вот! Моя школа! Сто восемнадцатая! «Привозна́я!» Потому что наискосок, там, где вы не видите, – Привоз! Но он есть, честное слово! Должен быть! Вообще-то мама ходила делать базар на Привоз с проспекта Мира, но он, Привоз, очень большой и выходит и на Советскую Армию, и на Чижикова, и вдоль зоопарка. Он огромный, огромный! Раньше там стояли такие дощатые прилавки, а вон там был рыбный ряд… А школу мою, в отличие от библиотеки-банка-хлебной-булочной, вы видите не сзади, а сбоку. И тут, где сейчас салон красоты, у нас были труды! Я тут сшила фартук. Первый и последний раз я что-то вообще сшила именно тут!

Все сведения в один квартал впихнуть не удалось, да и не слушал меня никто. Все были обескофеинены и сморены трассой. Одна я радовалась, как не в себе, и не могла понять, отчего это «свита» не разделяет моей эйфории. Может, и хорошо, что нормальный кофе нам не обломился? Я и так-то возбудилась сверх меры.

Дальше по Воровского. Дом, милый дом… То есть двор. Один из проходов… То, что когда-то им было, – промелькнуло слева. Кажется, арку двора Воровского обвивает всё та же лоза. Она ни капли не изменилась. Что для древней лозы какие-то десятилетия?! Но проход между дворами закрыт решёткой – в закодированную калитку как раз проникал цивильного вида гражданин, совсем не похожий на прежних обитателей этого двора. Я чуть шею себе не свернула, но разглядела. Молча. Чтобы не утомлять ещё больше своих спутников.

На проспекте Мира между Воровского и Чкалова воздвигнут какой-то памятник. Ну, не то чтобы памятник – памятничек. В том самом месте, где, когда я была маленькая, располагался не то какой-то ремонтный цех, не то прикрытие какой-то частной артели по индпошиву «американских» джинсов…

Аккурат напротив проспекта Мира, 34 – пардон, уже давно, конечно же, снова Александровского проспекта – возведена крытая стоянка. Тень накрывала увиденный мною солнечным августовским днём когда-то законно мой участок вселенной.

«Наверное, каштаны на месте. Наверняка никто так и не смог извести их никакой соляркой. И у жителей дома, если осталась хоть одна невыкупленная под офис квартира, не растут даже бегонии». Я погрустнела. Тумбы с афишами, наклеенными вручную, не было. Стоял современный рекламный носитель – не знаю, как они называются. Не из самых больших. Носитель не извещал о расписании Оперного на август-сентябрь, а приглашал остановиться в «Отраде». Нет, не на пляже. А в «единственной пятизвёздочной гостинице на Юге Украины».

Глупо было ныть. Времена меняются – и с ними меняемся не только мы, но и наши города.

Я ещё чуть-чуть погордилась гостиницей «Чёрное море» и Центральным универмагом, хотя гордиться, в общем-то, нечем. Пыталась рассказать и про первый увиденный мною в ресторане «Чёрного моря» стриптиз, и про насквозь побитый молью вьетнамский ковёр, купленный моим папенькой в Центральном универмаге, но мы свернули на Пушкинскую и потрусили по брусчатке туда, к «Красной», к Пушкину, к Приморскому бульвару, к…, к…, к…

– А почему это булочная Никиты Нечипорука не наискосок от гостиницы «Красная», как в кино?

Тут я уже просто пожала плечами. Не знала, что ответить. Совсем не знала. Рассказывать о том, как мы с мужем однажды попали в гостиницу «Красная» в состоянии полного и окончательного дежавю – не хотелось. Это наша и только наша история. О которой мы вспоминаем, если честно, с большим трудом. Так… Фрагмент окна в туалете. Кусочек лестницы. Дверь на балкон. Хмельная консьержка…

На Приморский въехать можно только через шлагбаум, расположенный в конце переулка с «плоским домом», а я этого не знала. Как и киевский шофёр. Так что, припарковавшись на площади По-тёмкинцев… Снова извините – опять Екатерининской. Так что на полном и окончательном позитиве мы бодро дотащили свои сумки, поселились и…

– Через пятнадцать минут у нас первое интервью! – строго сказала неумолимая менеджер.

– Кофе!!! – крикнули все хором.

– Там!

«Там» – это было в «Стейк-хаусе» (никогда не прощу одесситам закрытый «Фидель»!). И, простите, – первое интервью в родном Городе, данное уже «известным российским писателем»… В Городе, некогда покинутом мною с одной сумочкой и болтающимся в ней паспортом. В Городе, откуда я улетела обычным человеком, с обычной специальностью… И вот теперь я иду по его главным улицам, иду, простите за очевидную и явную банальную пошлость, некоторым образом победительницей (а победителей – см. в Тарантино – не любят), а меня за столиком ожидает журналист с диктофоном, чтобы прописать в газете… Я осталась точно таким же обычным человеком, сменив обычную специальность на такую же – обычную. Но мне почему-то никто не верит, что всё так просто и обыкновенно. Особенно в родном Городе. Все хотят знать «секрет», и я щедро делюсь им. Но всё снова и снова так просто, что мне обратно никто не верит! Простите, я просто обязана поместить это интервью – вернее, то, что из него получилось, – в этой книге. Потому что и это интервью – мой одесский язык. Без особых купюр, но с моими ремарками. Беседовала Инна – что характерно – Кац:

«Леонид Утёсов говорил, что все хотели бы родиться в Одессе, но не всем это удалось. Татьяне Соломатиной повезло: ей удалось родиться в Одессе. А как говорил другой великий одессит, Исаак Бабель (если верить тоже непростому человеку – Константину Паустовскому), «у нас в Одессе… будут свои Мопассаны. Потому что у нас много моря, солнца, красивых женщин и много пищи для размышлений. Мы мирные жизнелюбы. Мопассанов я вам гарантирую…» Так что выбора у Татьяны не было – пройдя путь практикующего акушера-гинеколога, став кандидатом медицинских наук и доктором философских, она занялась писательством. Не знаю, сыграло ли в этом свою роль место рождения (много солнца, моря и пищи для размышлений) или это – очередной штамп, а штампов Татьяна Соломатина не любит.

(Ох уж эти журналистские «шапки». Никак не могут без этого вот: «Утёсов-Бабель-Паустовский…», «выбора не было…», «пройдя путь…» и перечисления давно забытых на антресолях ВАКовских дипломов. «Штампов Татьяна Соломатина не любит», – пишет приятнейшая Инна Кац, настрочив предварительно штампов.)