Министерство по особым делам - Натан Энгландер Страница 8

Частная клиника прославленного доктора Хулио Мазурски сверкала белизной. Мастер своего дела смотрел в окно и, словно получая указания с неба, делился с Кадишем Познанем некоторыми сведениями личного характера. Кадиш стоя – сесть ему не предложили – записывал шариковой ручкой имена на шероховатой бумаге, устилавшей стол для осмотра. Сам стол поверх войлока обили тонкой кожей, но столешница была неровной, и пока Кадиш писал, ручка два раза проткнула бумагу. Раздался стук в дверь, и Кадиш взгромоздился на стол. Уселся на край, куда кладут ноги, спрятал свои записи, но шариковую ручку убирать не стал.

Выждав секунду, но не ожидая разрешения, вошла сестра – Кадиш сидел, вцепившись в край стола, болтал ногами. Доктор смотрел в окно, будто в комнате никого не было, руки свел за спиной.

Наверное, подумал Кадиш, это его любимая поза, так ему легче думается. Сестра подала доктору медицинскую карту, тот взял ее, не оборачиваясь и не говоря ни слова. Потом раскрыл карту. Через двухстороннюю связь на стене сестра отдала какое-то распоряжение.

– Снимите, пожалуйста, рубашку, – велел доктор.

Кадиш перестал болтать ногами.

– Рубашку?

– Да, пожалуйста, рубашку, – повторил доктор тоном человека, у которого много дел.

Кадиш снял рубашку, бросил ее на кресло.

Настал черед сестры. Глянув на Кадиша, она сказала:

– Майку, пожалуйста, тоже.

Кадиш снял майку, выпрямился. Бицепсы и плечи у него были мощные. Намечалось брюшко, но брюшко крепкое. Сестра мельком взглянула на него и потеряла к нему интерес.

– Я буду в четыре, – сообщила она. Доктор кивнул окну, и сестра вышла. Кадиш проводил ее взглядом и, едва за ней закрылась дверь, соскочил со стола.

Потянул бумажный рулон сначала слева, потом справа – и протащил бумагу с записями через металлическую скобу на краю стола. Дернул бумагу – неудачно: она скомкалась с одной стороны, и часть его записей осталась в рулоне. Со второй попытки Кадиш оторвал остальное – бумажный хвост с именами.

– Руки-крюки, – прокомментировал Кадиш.

Из кабинета открывался прекрасный вид. Доктор глянул вниз на распростершийся перед ним – чистая головоломка – Буэнос-Айрес. Что-то было не так. Но по дороге на работу доктор Мазурски ничего особенного не заметил. Он вышел из дому и шагнул к машине, перед ним любезно приоткрыли дверцу. На заднем сиденье лежала книга, он почитывал ее по дороге на работу. Пока машина ехала, он, как обычно, читал, иногда понравившимся абзацем делился с водителем. Волновало доктора Мазурски разве что время. Он еще спросил: «Почему долго едем?» – и получил ответ: «Объезд, сэр». Сейчас, глядя вниз, он увидел: очертания головоломки чуть сместились, городское движение выглядело иначе. Город был пуст, хотя движение в это время, как правило, сильное. Бросалась в глаза зелень военной формы, в небе зловеще сновали вертолеты.

– Список, – сказал доктор Мазурски. – Прочитайте, пожалуйста, вслух, господин Познань.

Кадиш постарался читать бесстрастно, так, как сам доктор читал бы имена пациентов. Вот какие имена прочел Кадиш: «Пинкус Мазурски, Мазурски Беззубый, Мазурски Счастливчик». Наконец, развернув зажатый в кулаке второй обрывок бумаги, Кадиш (кашлянув и многозначительно улыбнувшись) прочитал: «Пинкус Беззубый Мазурски».

– Мазурски, – повторил доктор, словно исправлял ошибку в произношении. Но никакой ошибки не было. – Извиняюсь за разночтения. Но когда отцу открывали памятник, меня не было. Его помощники, – в голосе зазвучало презрение, – его шайка-лейка занималась и памятником, и надписью. Сам я этой плиты даже не видел.

Доктор наконец повернулся. Он был специалистом по пластическим операциям, и Кадишу вдруг пришло в голову, что человека он видит не в целом, воспринимает его как совокупность изъянов, а Кадиш из них и состоял. Взгляд доктора остановился на глазе Кадиша, в котором мерцал – да, этого не скроешь! – игривый огонек, но глаз был посажен слишком близко к широкой кости устрашающего носа. Подойдя поближе, доктор спросил:

– Назовите цифру. Сколько?

Он чуть присел и приблизил лицо к грудной клетке Кадиша, словно в поле его зрения попало что-то подозрительное. Там был шрам, довольно длинный – последствие несчастного случая в детстве. Доктор потянулся к шраму – три пальца сложив, большой поджав. Так благословляют папы. Он чуть надавил на шрам, подвинул Кадиша ближе к свету, надавил снова. Потом выпрямился – и произнес приговор:

– Шрам можно скрыть.

– Можно, – согласился Кадиш. – Когда я в рубашке, он скрыт.

Шутка не осталась незамеченной. Кто, как не он, велел Кадишу раздеться до пояса.

– Чтобы сестра ничего не заподозрила, – пояснил он.

– Ах да, сестра. Спасибо, что не велели снять штаны.

– Можно и штаны, – заметил доктор, и Кадиш выдавил из себя подобие улыбки.

– Даже самая неопытная проститутка не разденется, пока денежки не перейдут из рук в руки, – заявил Кадиш. Он с трудом удерживался, чтобы не скрестить руки на груди.

– Вы собирались назвать сумму.

Собирался, но Кадиш считал, что называть ее надо, когда у тебя выгодная позиция. Лучше ошарашить другого, не то ошарашат тебя самого.

– Если вас интересуют шрамы, у меня вообще-то есть вопросик. – И Кадиш принялся снимать штаны по собственной воле. Расстегнул пояс, спустил брюки до колен, но доктор его остановил.

– Можем назначить визит, как полагается, – сказал он. – Буду рад встретиться с вами по другому поводу.

Глаза доктора засветились профессиональным теплом, но глаз с носа Кадиша он не спускал.

– Как скажете. – И Кадиш, застегнув брюки, оглядел комнату.

Пока он ожидал приема, в голове у него сложилась сумма, но, когда его завели в этот – шик-блеск – кабинет для консультаций, отполированный до хирургического блеска, она выросла. О вкусах хозяина кабинет ничего не говорил, если не считать тяжелой с виду маски на стене. Прямо под ней, на полу, стояла старинная картина в раме, пейзаж со всадником у опушки леса. Название на английском гласило: «Охота».

– Симпатичная штучка, – заметил Кадиш, показывая на маску, хоть она его ничуть не заинтересовала. Он прикидывал, какую сумму назвать.

– Это из Азии, я там приводил в порядок не одно расщепленное нёбо. – Доктор глянул на маску, на картину под ней. – Месяцами отрезаешь соски, а потом пришпиливаешь их обратно, а тут – нёбо, это просто награда. Меня привезли туда на самолете, подлатать несчастных детей, чтобы они выглядели по-человечески. Там забавно. Между прочим, присылали мне только мальчиков. – Он помолчал, обдумывал свои слова так, словно их произнес кто-то другой. – На обратном пути я прошелся в Гонконге по магазинам – и вот, купил маску.

– Небось стоит недешево?

– Это для новогодних праздников. Они как раз сейчас их справляют. В Китае Новый год позже. – И снова голос доктора звучал дружелюбно, и снова он задумался над своими словами, погрузился в свои наблюдения. – Год Дракона – и впервые без Чан Кайши. Я там зажигал фейерверки и думал: «Вот бы нам так повезло. Хоть бы Исабелита ^[17] костью подавилась».