Hermanas - Тургрим Эгген Страница 79

Ее здесь не было, сказал Ибанес. Перед тем как ответить на остальные вопросы, он должен посоветоваться со своим начальством. Его долго не было, и наконец появился Наварро в сопровождении полицейского.

— Принято решение не выдвигать против вас обвинений, — сказал Наварро. — Поэтому вам не требуется адвокат.

— Понимаю. В таком случае, может быть, я могу пойти домой? — спросил я.

— Нет, не получится. Мы должны задержать вас на некоторое время. Чтобы не мешать расследованию.

— Расследованию чего? — поинтересовался я. — Вы собираетесь втянуть в это дело кучу людей только для того, чтобы выяснить, кто нахамил госпоже Тибурон? Вам что, совсем нечего делать?

— Лично я посоветовал бы вам сменить тон, — заметил Наварро. — Вы себе же делаете хуже. Это будет занесено в протокол.

— Да насрать, — ответил я. — Вы можете сказать, поговорил ли кто-нибудь с Мирандой?

— Не могу.

— Чтобы не мешать расследованию?

— Да, совершенно верно.

— Это злоупотребление властью, — указал я. — Вы хоть можете дать мне что-нибудь почитать?

Он не ответил. Но через некоторое время охранник вернулся и протянул мне зачитанный экземпляр «Империализма» Ленина.

— Большое спасибо, — поблагодарил я. — Всегда хотел это прочитать.

— Вот наглый говнюк, — проговорил полицейский, который слышал мой разговор с Наварро.

Я ничего не ответил. Здесь, внизу, мы были одни, а он казался парнем, которому нравится, когда арестанты падают и калечатся. Я зарылся носом в Ленина.

— Эй, — окликнул мой страж. — Видишь это?

Он ухмылялся половиной лица, засунутой в окошко двери. От него воняло говном. В руке у него был латунный ключ, слишком маленький, чтобы подойти к замку моей камеры.

— Ням-ням, — сказал он. — Стыдно признаваться, но у меня такой тугой желудок, что ты даже представить себе не можешь. Я сру раз в несколько дней. Может, поможет, если ты меня подбодришь?

И он положил ключик в рот и сделал вид, что проглотил его. Вот так развлекались в Управлении государственной безопасности.

По моим расчетам, был уже поздний вечер, когда дверь заскрипела вновь. Охранники сменились, потому что мне открыл другой полицейский и велел как можно скорее собираться. Куда?

— Тебе пора домой, — сообщил он. — Ты что, не рад?

Наверху меня ждала Миранда.

Она выглядела, как ангел мести. Может быть, именно таким я сохранил ее образ в своем сердце. Она стоит, прекрасная и ужасная, злая и одновременно напуганная. Только сейчас, когда Ирис было уже почти три месяца, я понял, что Миранда не только восстановила форму после родов: она стала еще прекраснее.

Случай наверняка был торжественным, потому что Миранда нарядилась. Столько косметики она не накладывала никогда. Я узнал ожерелье, которое купил ей на Плая-дель-Эсте. Когда я вошел, она стояла и разговаривала с агентом Наварро. На улице было темно.

— А куда ты дела Ирис? — было первым, что я сказал. Она с Хуаной, — ответила Миранда. — Поехали домой?

— Ну, это зависит от него, — сказал я и указал на Наварро.

Маленький чекист сидел на столе и улыбался, как будто все происходящее было приятным и забавным.

— Все в порядке, вы можете идти, — сказал он. — Ваша супруга обладает сильным даром убеждения.

— Сволочь, — произнес я.

— Заткнись, Рауль! — сказала Миранда.

— Может так случиться, — предупредил Наварро, — что нам потребуется побеседовать с вами еще раз. Поэтому вам разумнее быть более любезным.

— Хорошего вечера, — сказал я. Больше всего мне хотелось заехать ему в харю.

Мы пошли домой. Я испытывал скорее злость, чем облегчение. То, что Миранда забрала меня, как мама забирает нашкодившего сына из школы, было последним унижением из пережитых мною за последние сутки.

— Как ты узнала, где я? — спросил я.

— Чако позвонил. Он оставил сообщение госпоже Пиньейро. Как ты можешь догадаться, у нее был великолепный вечер. Я потратила много часов на то, чтобы найти тебя, а ведь ты обещал, что я не увижу тебя за решеткой. Ты что, забыл?

— У них ничего на меня не было. Только издевательства и террор.

— Ну что же, на меня это подействовало, — сказала Миранда. — Я испугалась до смерти.

— Я очень сожалею, любимая.

— Не будем больше об этом.

Она обняла меня за талию и заковыляла на своих высоких каблуках по неровной брусчатке. Мы шли по направлению к Центральному парку. Улицы Гаваны были темными — никакой светящейся рекламы, почти никаких уличных фонарей; изредка проезжающий мимо автомобиль, часто только с одной фарой; подворотни, казавшиеся пустыми, пока во мраке не блеснет красный огонек сигареты; мужчина и женщина, стоящие без движения, как статуи: они курили и тихо разговаривали.

— А что он имел в виду под «даром убеждения»? — спросил я на полпути к дому. — Как тебе это удалось?

— Женский шарм и осторожные угрозы.

— Какие угрозы?

— Я сказала, что разговаривала с «Международной амнистией». Но не знаю, произвело ли это какое-нибудь впечатление.

— Ну меня же отпустили.

— Да, — кивнул она. — Но думаю, им все равно пришлось бы это сделать.

— А что насчет женского шарма?

— Ты что, не видишь, как я нарядилась?

— Да, ты сегодня просто красавица.

— Это всегда помогает, — сказала Миранда.

Но я шел и постоянно повторял про себя слова матери: «А как женщины во все времена получали то, что хотели?»

Стоило Миранде появиться, как через несколько минут меня отпустили? Я не знаю, сколько времени она там провела. Достаточно ли для того, чтобы…

Свои подозрения я не мог высказать Миранде. Как бы это выглядело? Но постепенно мысль об этом стала навязчивой — мысль о том, что Миранда пожертвовала своим телом ради того, чтобы меня выпустили из-за решетки. Как нагло улыбался Наварро! Я уже представлял себе, как это все могло происходить, как ею манипулировали — Миранда ничего не знала о допросах, о том, что я говорил, и о том, какие обвинения они собирались против меня выдвинуть. Она была беззащитна против лжи. И она решила принести самую большую жертву. Понятно, что за это я бы должен был любить ее еще больше.

Но у меня не получалось. Я был слишком слаб, предпочтя мрачные подозрения трезвому взгляду. Чего я больше всего боялся? Да, Наварро сказал, может так случиться, что им потребуется побеседовать со мною еще раз… И с этим мне предстояло жить: каждый раз, как ему захочется увидеть Миранду, меня будут забирать. И меня бросят в подвал к садисту, где я буду сидеть и читать «Империализм», ожидая, пока они закончат там, наверху.