Француженки не терпят конкурентов - Лора Флоранд Страница 78

Теперь он серьезно обиделся. Даже вздрогнул от возмущения.

– Почему, черт побери, ты так думаешь?

– Не получилось бы, и все. Больше и говорить не о чем. Такова уж человеческая натура, но ты опаснее большинства мужчин.

– Нет, ты не права.

От обиды он так сильно разозлился, заметила Магали, что едва сдерживался, продолжая спокойно сидеть на стуле. В кои-то веки она не пыталась специально разозлить его, поэтому попыталась пояснить свои слова:

– Ты сильнее большинства.

– Так же, как ты, Магали.

Она откинулась на спинку стула, пораженная тем, как правдоподобно это прозвучало. Ее родители твердили ей то же самое. А тетушки молчаливо подчеркивали сильные стороны ее натуры. Сама же она всегда с особым раздражением осознавала свое превосходство и самообладание по сравнению с теми страдающими от любви принцессами, которые забредали в их кафе, стремясь найти утешение в чашке шоколада.

– Но когда я выхожу в город, когда покидаю нашу «Избушку», у меня такое чувство, будто я отправляюсь на войну.

Почему, интересно, большинство людей с несомненной легкостью живут в таком огромном городе? Даже принцессы. Особенно принцессы. Но разве потребность в защитной броне показывает ее собственную слабость?

– Vraiment? – Гнев Филиппа растаял, и, склонившись над столиком, он погладил кончики ее пальцев. – Это многое объясняет. – Он устремил на нее пристальный прищуренный взгляд, словно пытался разглядеть что-то важное в приоткрывшееся забрало защитного шлема. – Хотя ты постоянно пребываешь в состоянии войны, – помолчав, заметил он. – Ты воюешь с самонадеянными принцами, – он опустил свою высокомерную голову, величественно признавая за собой роль принца, – и смело бросаешь вызов магазинам, разыскивая в них свои восхитительные доспехи, ты стягиваешь волосы в «конский хвост» и отважно бежишь навстречу неведомому. Кстати, можно, я буду бегать вместе с тобой, Магали?

– Нет, – безотчетно произнесла она, ошеломленная его просьбой.

Уголки его губ опустились. В сияющих глазах засквозил защитный холодок.

– На утренних пробежках я предпочитаю уединение, – заявила ему Магали.

Но едва она произнесла последнее слово, как перед ее мысленным взором непрошено возникла заманчивая картина тихого предрассветного города и их спокойной и гармоничной совместной пробежки.

– Разве что иногда… – помедлив, тихо начала она, сама себе удивляясь.

Могла ли она разделить с кем-то свое уединение?

Он приподнял ее руку, пальцы их соединенных ладоней переплелись. Его губы успокоенно приоткрылись. Она с удовольствием заметила, как его большая ладонь накрывает ее узкую ладошку, правда, слегка удивленная и даже смущенная разницей их размеров. Ей нравилось и то, что она уже начала привыкать к нему после снегопада и занятий любовью, нравилось и радостное сердечное тепло, царившее в компании их соседей.

И вдруг Магали с ужасом обнаружила, что действительно начинает привыкать к этому милому обществу. А как раз этого она больше всего и боялась в отношениях с людьми. Привыкнуть к ним.

Много лет она привыкала к своим тетушкам, и, несмотря на заявления о создании возможностей комфортного уединения, сама Магали считала, что в основном они так хорошо поладили друг с другом, потому что никто из них не подстраивался друг под друга, не пытался, как в пазлах, составить единую загадочную картинку. Просто каждый из них жил так, как ему по нраву, и очень не везло тем чужакам, которые случайно сталкивались с их острыми и твердыми гранями.

Никто из них никому не уступал.

Никому, даже залетному принцу, который улыбался ей за столом, а в данный момент, завладев ее рукой, покрывал поцелуями ее запястье.

* * *

Поразительно тепло и уютно прошла очередная ночь в его квартире, куда они отправились, пожелав еще разок пройтись перед сном по улицам заснеженного Парижа. Поразительно, потому что с детства для нее важнее всего было утвердиться в каком-то месте.

Но Филипп откровенно наслаждался ее обществом, он просто весь лучился счастьем, и вскоре оно, подобно солнечному свету, уже озарило все вокруг, причем на сей раз он сразу задернул шторы – мало ли откуда могут посмотреть на них глаза любопытствующих. В интимном гроте своей спальни он сначала уснул в обнимку с ней, но в сонном забытьи расслабился и, перевернувшись на живот, продолжал спать, свободно раскинувшись по кровати, как человек, не привыкший делить с кем-то постель. Магали спала беспокойно, то и дело просыпаясь от его движений во сне, но лишь около трех часов ночи она вдруг вновь почувствовала внутренний мучительный укол холодного страха. Укол, пробудивший – осмелюсь ли я открыться? – ее сокровенное чувство.

Она изо всех сил постаралась подавить страх. С детства ее раздражала слабость, сначала трусливые детишки неуклюже барахтаются на мелководье и, повзрослев, с опаской плавают в людском море, продолжая недооценивать себя всю оставшуюся жизнь. Но ей никогда не приходило в голову, что сама она ведет себя точно так же, не считая, правда, последних нескольких дней.

Когда Филипп подкатился обратно и его голова уютно устроилась на ее груди, точно на подушке, она наконец крепко уснула и проспала допоздна, хотя он не мог позволить себе такой роскоши. Магали разбудил его поцелуй, и, не сразу открыв глаза, она увидела лишь его мелькнувшую в дверях спальни спину, а через мгновение услышала стук закрывшейся входной двери.

Дотащившись до дома, Магали опять вылезла на улицу и с медлительной осторожностью пробежалась по скользким, местами еще снежным дорожкам, но и пробежке не удалось до конца прочистить ей голову.

* * *

Позже в тот день, перед открытием кафе, Магали работала над выставочной витриной, и внезапно из-за стекла до нее донесся знакомый тембр голоса, заставивший ее поднять голову и оживиться. Перед их окнами, стоя на посыпанном солью ради мадам Фернан тротуаре, Филипп разговаривал с Женевьевой, которая выглядела вполне довольной. Магали навострила уши, но Женевьева даже не пыталась понизить голос, чтобы окно помешало услышать какие-то секреты. Магали, осторожно переместившись в витрине, склонилась к наружному стеклу, якобы чтобы зачерпнуть немного засахаренных лепестков роз.

– …не хватает уверенности в себе… – как будто произнес голос Женевьевы. – C’est un vrai problиme [134].

Отступив в глубину витрины, Магали озадаченно нахмурилась. О ком это говорит Женевьева?

Филипп посмотрел на нее через окно и с серьезным видом встретил ее взгляд. Сердце Магали взволнованно забилось, как обычно, когда он смотрел на нее.

Уголки его прищуренных глаз приподнялись, придавая легчайший улыбчивый оттенок его озабоченному лицу, и вдруг, взмахнув рукой, он послал ей воздушный поцелуй. Она растерянно захлопала глазами и рассыпала розовые лепестки, а его губы неожиданно расплылись в усмешке. Могло показаться, что у него возникло внезапное желание войти в кафе и поцеловать ее по-настоящему, но вместо этого он завладел рукой Женевьевы, передав ей какой-то пакет, а Женевьева покачала головой и поцеловала его в обе щеки.