Бизар - Андрей Иванов Страница 76

Психушка для отпетых криминалов. Для самых обезбашенных. Так называемая подводная лодка, – «ubad [93]», – по форме постройки: длинный коридор с круглым окном с одной стороны и точно таким же окном с другой стороны, круглым, как иллюминатор.

Маленький Томас был первым, с кем меня познакомили. Я его спросил: «Почему тебя прозвали „маленький“?» Он был отнюдь не щуплый парень и не дохлый. Лилле Томас заикаясь объяснил: «По-отому „маленький“, что есть Бо-ольшой Томас. Вернее, длинный, Ллланг. Он тут давно… Бывший ба-ба-ба… ба-аскетболл-боллист!.. А потом пришел я, и… тоже Томас. Стали пу-пу-путать! Чтобы не путать, решили меня назвать „ма-аленьким“, а другой так и остался „Ланг“. Всех устраивает. – Прошептал: – Поку-курить хошь?» Зажмурившись, красиво, без запинок, пропел:

There must be some kind of way out of here Said the joker to the thief [94].

У него в комнате была огромная красная коробка, на которой большими белыми буквами было написано: WOODSTOCK [95]; он зарядил бонг, сделанный из литровой пластмассовой бутылки кока-колы, мы затянулись, и понеслась…

Дангуоле наконец-то получила работу. Перебралась туда же, где и работала. Красила по десять часов в сутки какие-то ангары. Было страшно читать ее письма. И все это было ради меня… Я стонал от ненависти к себе!

Маленький Томас был ясновидящий: во время своих припадков он видел странные вещи… «Я видел Антихриста», – сказал он как-то. Антихрист был младенцем величиной с Луну; он сидел в санях и летел по небу, его везли тощие, как борзые, женщины, их волосы горели; у Антихриста было лицо старичка, и оно затмевало солнце; у него была плеть из тысячи молний, ею он хлестал женщин, снопы искр летели во все стороны, – ужас охватывал Томаса. Он кричал по ночам; ему давали лекарство, – clozapine, zyprexa, – но оно не помогало. «Херня, – говорил он, – не помогает!» Поэтому он ходил в город (ему разрешалось выходить), покупал гашиш… Гашиш помогал. Мы курили и слушали: Cream, Jimi Hendrix, Jefferson Airplane… Потом всех созывали пить таблетки. С лекарством в Гнуструпе было строго. Медбрат ревел «medicin tid!» [96], обритая толпа топала по коридору к кормушке, в очереди перешучивались: «пэ-пэ-пилла!..» – «яа, яа!..» – «пас-по-политие-пилла!..» [97]. Мы возвращались в его комнатку, он набивал бонг и включал музыку… Ravi Shankar, Grateful Dead, Janis Joplin [98]… Он не любил выходить за рамки фестиваля, предпочитал придерживаться канонического расписания. Его коробка имела четыре отдела: Friday, August 15; Saturday, August 16; Sunday, August 17; Monday, August 18 [99]. Так он и слушал… изо дня в день – отдел за отделом… Woodstock forever, man! – говорил он. – Forever indeed! – отвечал я. [100]

Дангуоле приезжала ко мне раз в неделю, нам разрешали запираться; мы валялись на койке два часа, забавляясь, времени на то, чтобы планировать мой побег, почти не оставалось, минут пять в самом конце встречи лихорадочно что-нибудь говорили… она проверяла, нельзя ли вылезти через окошечко… я говорил, что можно убежать через садик, во время прогулки, но там клетка высокая, а наверху – колючка под наклонным углом, очень неудобно… Она хотела привезти ножницы по металлу, сделать дыру в заборе; я говорил, что так перелезу; но ей непременно хотелось испробовать ножницы, она хотела, чтоб все было как в кино, с максимальным количеством сподручных средств! Я отговорил (но она после призналась, что все равно попробовала: перекусила ими проволоку, толстую, почти с палец толщиной, – она была уверена, что запросто справилась бы с сеткой на заборе).

Мы валялись, курили гашиш, пили лимонад, я рассуждал: убежать из этой «подводной лодки» не так сложно; сложней скрываться после этого.

– Куда бежать? – говорил я. – Куда двигать потом? В Хускего? Придут опять, нагрянут внезапно, или кто-нибудь донесет…

– Нет, – взволнованно сказала Дангуоле, – в Хускего никто не донесет, ты что!