Игры для мужчин среднего возраста - Иосиф Гольман Страница 75

— Люди, не желающие искать новые пути решения старых вопросов.

— Я желаю, — не согласилась Смагина. — Поделитесь, пожалуйста.

— Интересно, конечно, — услышав про империю, согласился и Стас.

— А все не так сложно, — снизошел до объяснений Ефим. — Конечно, Ермак — завоеватель. И делал он это вовсе не для ублажения местных жителей. Но его интересы и их интересы во многом стратегически совпадали. Хотя во многом и расходились. Однако уже не стратегически.

— В чем же они совпадали? — Для меня Ермак был действительно поработитель, а не герой.

— А в том, что русские не собирались замещать собой местные народы. — Профессор выделил голосом слово «замещать». — Они собирались властвовать над ними, это факт. Но замещать собой — нет.

Вот фюрер собирался именно замещать. С евреями и цыганами — понятно, далее следовали славяне, далее — все, кто занимал хорошие территории, мешая плодиться истинным арийцам.

В случае же с Россией и русскими такого не было никогда. И не могло быть именно потому, что выстраивалась заведомо многонациональная империя. В этой модели не было места физическому уничтожению побежденных. Более того, местную знать поднимали на самый верх. Она практически имела те же права, что и русское дворянство. И постепенно становилась неотъемлемой частью этого самого русского дворянства. Помнишь: «Потри любого русского — и обнаружишь татарина». Или тот же Багратион. Князь, между прочим.

— Ты еще черту оседлости обоснуй, — не выдержал я.

— Конечно, ошибка, — не стал спорить Береславский. — Империи ни в коем случае нельзя делить своих граждан на людей и «не очень». Если она хочет оставаться империей. В итоге своим недомыслием взрастили умного и деятельного врага. И еще много было ошибок, в том числе чудовищных. Ленин не на пустом месте к власти пришел. Все сказки про случайность — брехня. Если б, как ты думаешь, все были в шоколаде, не было б никаких революций. И никакой пломбированный вагон бы не помог.

— Но ты-то, разумеется, понимаешь, в чем главная ошибка Романовых? — не удержался Док. Однако толстую шкуру нашего профессора не пробил.

— Разумеется, понимаю, — согласился он. — Они не заметили дисбаланса. И этот дисбаланс их убил.

— Дисбаланса — в чем?

— Ну смотри. Мы — точнее наши правители — всегда должны выдерживать тонкий баланс. Мы — между Востоком и Западом. Между культом сообщества и культом личности.

— Так культ личности у нас же был, — не выдержала Смагина.

— Нет. У нас его просто неправильно называли, — объяснил профессор.

Ну конечно, вся страна называет неправильно, один он — правильно. Это — по-нашему, по-береславски.

— У нас как раз был культ общества, а не личности. Все, включая саму жизнь, — за страну, все — за Родину. И ладно бы за Родину, это хоть представить можно, а то и вообще за никому не ведомый, сугубо теоретический коммунизм.

Это и есть культ общества, культ муравейника. За царя, за Родину, за Сталина, за коммунизм — по большому счету, разницы нет, только название меняй. А реально — за муравейник.

Стаса потихоньку начинало перекашивать. Царь — это для него наверняка святое. «Как бы в «уазике» не начали строить баррикады», — подумал я.

— А на Западе тем временем строили именно культ Личности, — продолжил свою теорию Ефим. — Личности не правителя, а члена сообщества. Неосознанно строили, но под свое видение мира. Особенно с отступлением Средневековья. Здесь муравейнику уже места не было. Человек свободен. Человек сам принимает решения. Человек сам за себя отвечает, ни от кого не ожидая заботы. Именно потому, что свободен.

— Анархия — мать порядка, — снова подколол Док.

— Нет, — не поддаваясь на провокации, спокойно ответил профессор. — Анархии в этом случае не наступает, потому что свободные люди добровольно — подчеркиваю это — принимают на себя некоторые обязательства. Скажем, платить деньги на содержание удобных им центральных структур — достаточно прозрачных и переизбираемых структур, заметим, — ходить оборонять это свое образование от внешних врагов, решать проблемы с другими членами сообщества в рамках определенных алгоритмов.

— Ты считаешь эту модель более верной? — спросил Стас. Он, оказывается, вовсе не злился, а вполне академично оценивал аргументы оппонента. А то, что он будет оппонентом либералу Береславскому, я ни на миг не сомневался.

— Нет, — неожиданно для меня ответил Береславский.

А вот это уже действительно странно.

— Верная модель — только та, которая адекватно отображает реальность, — пояснил он. — Там, на Западе, эта модель действительно в основном верна. Но на Востоке она бы с треском провалилась, вздумай ее тупо, как коммунизм, начать воплощать в жизнь. Мы ведь, как всегда, посередине. И как только с середины сбиваемся, оказываемся в… — Он посмотрел на Смагину и так и не сказал, где же мы оказываемся. Потом продолжил: — Кстати, когда те же французы сбиваются к муравейнику — а это всегда у них происходит при социалистах: кормление всех подряд, деньги поровну, все равны, да здравствуют эмигранты и т. д., — у них тоже происходит коллапс. Потому что муравейник — не их модель.

— Чего-то не заметил коллапс во Франции, — не удержался я.

— Погоди еще, заметишь. Если социалистов не отодвинут. Так что на самом деле действительно все несложно. Просто любая модель управления должна соответствовать параметрам управляемого объекта. Например, у нашей вполне демократично избранной власти нет ни привычки быть прозрачной, ни привычки отчитываться перед гражданами. Зато есть манера сидеть прочно и оставаться надолго. Отсюда такое неистовое воровство и коррупция.

— Так мы-то в итоге кто? — снова спросил Стас.

— Мы, несомненно, муравейник, — растолковал ему профессор. — Но не как Восток. Потому что в среднем мы не вполне муравьи. А значит, мы должны понемножку пестовать свободных граждан. Но не так наотмашь, как в 90-е. Потому что мы — не Запад.

— А сейчас что с нами происходит? — решила уточнить Танечка. Любит она полную ясность во всем. И это мне в ней нравится.

— Типа — «усиления властной вертикали»? — спросил Береславский.

Мне даже интересно стало — неужели поддержит?

И ведь поддержал! Хотя не полностью.

— Когда уходили от «лишней» на тот момент свободы — было оправданно. Вообще неуправляемая ядерная держава — это уже опасность вселенского масштаба.

Ну а сегодня — это повторение прошлого. Остановиться-то сложно, хочется уж всех конкурентов додавить.

А вот как последнего додавят, тогда снова — в задницу, — на этот раз он произнес это слово. — Но уже не так глубоко и не так надолго, — напоследок утешил собравшихся профессор Береславский.

Что ж, не утопически, но достаточно оптимистично.

А мы тем временем порядочно отъехали от Хабаровска. Начинались мои родные места.