Bella Германия - Даниэль Шпек Страница 75

– А ты? Ты хотел уехать или остаться?

Винченцо посмотрел на меня:

– А с какой стати тебя это интересует?

Стоило заговорить о нем самом – и сразу барьер.

– Да просто так.

– Мы жили там и в то же время не жили.

– И Джованни?

– Да.

Разговор стопорился. Винченцо явно не был настроен откровенничать. А я не хотела ему показывать, что уже воспринимаю его семью как свою. Я снова углубилась в чтение дневника, но Винченцо вдруг заговорил:

– Лето семидесятого, вот когда они начали воспринимать нас всерьез.

Я вопросительно смотрела на него.

– Матч века, слышала о таком?

– Я тогда еще не родилась.

– О да… – Он усмехнулся. – Полуфинал Италия – Германия. В Мехико. Ты любишь футбол?

– Скорее то, что его окружает. Шум, публика…

– Лучшая игра всех времен. Весь город сидел перед телевизорами, ни души на улицах. Кроме гастарбайтеров, конечно. Мы вынесли из лавки Джованни телевизор и стулья. В Германии тогда было запрещено сидеть на тротуарах. В немецких ресторанах столики ставили только внутри, так что мы стали пионерами. Взяли и сделали это… – Он усмехнулся. – Времена, когда немцы питались яичной лапшой и «сырными ежами» ^[116], а Тоскану считали рассадником снобов от культуры… В общем, мы сидели на улице и громко болели за Италию. Мы проигрывали, счет сравняли незадолго до финального свистка. Потом – дополнительное время. Бекенбауэр со сломанным плечом ковылял по полю – это надо было видеть! Но в результате 4:3 в нашу пользу. Можешь представить себе, что это для нас значило! В ресторанах официанты срывали передники и танцевали на улицах. Мы праздновали всю ночь. Из окон кричали: «Заткнитесь!» – но нам было начхать. В мгновенье ока из презренных «макаронников» мы стали победителями. Все изменилось, в первую очередь мы сами. Теперь мы гуляли по улицам с высоко поднятой головой. А потом мы изменили Германию, и здесь открылись приличные кафе. Это в то лето в Мюнхене появился настоящий капучино, не со сливками, а, как положено, со взбитым молоком. И на школьных дворах установились другие порядки. Из последних мы стали… ну, не то чтобы первыми… просто теперь кое-кто оказался под нами. Прежде всего, турки, которые появились позже. «Тминные турки» ^[117], как называли их мы, бывшие «макаронники», и вымещали на них все то, что в свое время терпели от немцев.

Мне оставалось только удивляться. Каким же речистым мог быть Винченцо, когда говорил о чем-то, непосредственно его не касавшемся.

– Ну а ты сам? – спросила я.

– А я получил свою первую «веспу», подержанную и желтую, но в очень приличном состоянии. Энцо откладывал на нее с каждой зарплаты… Без нее было не произвести впечатление на девчонок.

Он произнес это сухо. Несомненно, у девушек Винченцо пользовался успехом. Он и сейчас вполне привлекательный мужчина, однако, похоже, воспринимает это как нечто само собой разумеющееся. Возможно, именно потому, что успех не стоил ему ничего. Как правило, люди гордятся достижениями. Можно предположить, что таинственная отчужденность Винченцо и делала его желанным в глазах женщин. Он не выпрашивал их внимания. Таким я себе его и представляла: юноша на отшибе, никогда не в центре, молчаливый, ускользающий и тем интересный. Его хотелось раскусить.

– Любовник-латинянин, – улыбнулась я.

– О да… это было наше время… Девчонки просто вешались на смуглых парней.

– А ты так и не догадывался о существовании Винсента?

Он молчал. При упоминании этого имени дверь, которую он вроде бы приоткрыл передо мной, захлопнулась.

Винченцо встряхнулся:

– Так ты почитаешь мне вслух?