Американская ржавчина - Филипп Майер Страница 74

Конец близок. Его дни на исходе. Старая сосна со сгнившими корнями, рухнет под собственным весом. Все внутренности объявили бессрочную забастовку, почки, печень, поджелудочная, ему удалили часть кишечника, аппендикс, желчный пузырь, он мало что может есть без последствий. Никакого алкоголя, жирное тоже нельзя. И соль. Ли вчера приготовила обед, сплошной сыр и сливки, так он полдня провел на толчке, чуть все кишки не высрал. Она хотела свозить его в кино, пришлось прикинуться, что сильно устал. Не стал говорить правду. Вытурил ее из дому, чтобы спокойно заняться своими делами.

Можешь продержаться до бесконечности, если разрушаться сравнительно маленькими кусочками, – он раньше думал, как это прекрасно, триумф человеческого духа, стремиться жить, несмотря ни на что. Это Шеклтон ^[36] мог совершать подвиги, нормальный человек на такое не способен. Разум дан человеку, чтобы высоко держать голову. Проблема только в отсутствии перспективы, в том, что позитивное мышление не меняет реальность. А реальность в том, что он – медленно гниющий кусок плоти. Голова крепится сверху на старое мясо, которое не в состоянии самостоятельно снять штаны. Любое другое животное уже давно усыпили бы, чтоб оно не валялось в собственном дерьме.

Болтовня это все. Пустой треп и хрень. В ящике стола лежит девятимиллиметровое решение. На случай, если окончательно устанешь, ты всегда можешь потолковать с Мистером Браунингом, тот даст хороший совет, когда ты готов будешь его выслушать. Но он валяется там уже тринадцать лет. Потому что ты только болтаешь попусту.

Генри отложил программу, все равно никакого толку. Подкатил к письменному столу, он сам спровоцировал всю историю, его осечка. Поленился, оставил деньги там, где мальчишка смог найти. Надо было прятать подальше, в надежном месте. Сплошные счета, чертова больница, еще прием назначили, не могут все в одно время, что ли, кучка паршивых говнюков, ни за что не упустят свои двадцать пять за визит. Халтурщики, мать их, недоумки, в маленьких больницах вроде нашей хороших врачей не найти, здесь одни коновалы работают. Когда якобы нашли опухоль в простате, он буквально видел, как они довольно потирают руки, ну как же, столько анализов и операций впереди. И пошел тогда к специалисту в городе, как его, индус какой-то, Рамеш, Рамид, говорит так, что не разберешь, но приятный, добрый парень. Этот Рамеш щупал и щупал, проверял и проверял, но опухоли как не бывало, а может, и впрямь никогда не было. Помню, сказал ему тогда: док, никогда в жизни так не радовался, как сейчас, когда мужик совал палец мне в задницу. А он все неправильно понял. Маленький старательный доктор. Сказал: мне это понравилось не больше, чем вам, мистер Инглиш. И после даже не смотрел на тебя. Хороший парень, да только больше к нему не пойдешь, неловко.

Генри подъехал к окну, в лунном свете отлично видны руины соседского дома, Паппи Гросс уехал двенадцать лет как. В Неваду, к сыновьям, а уже через пару недель доброхоты растащили водостоки, двери, окна с двойными рамами. Звонил ему в Неваду, оставлял сообщение, но он так и не перезвонил. А дом постепенно развалился.

Шум наверху, это Ли расхаживает по комнатам. Она скоро должна будет вернуться к себе, не станет торчать здесь без толку, как Айзек. Ну признайся же. Настоящий мужчина так никогда бы не поступил – как ты обращался с мальчиком. Правильно жертвовать собой ради детей, а вовсе не наоборот. Мальчик по факту гений, они его проверяли, но он никогда не рассказывал, что у сына IQ 167, больше, чем у сестры. Но, как это объяснить, парень всегда был странный какой-то, будто умный и дурак одновременно. Вечно вел себя как-то по-идиотски. Детская бейсбольная лига, мальчишке было двенадцать, его поставили питчером, отличный бросок, но он облажался, восемь ранов кряду, и просрал игру. И как с гуся вода. Бред какой-то. Каково смотреть, как твой сын сливает игру, а ему и дела нет, будто ничего и не случилось.

Нет, думал он, у тебя не было выбора, Ли сбежала первой, и это легче легкого. А мальчик совладал, не пал духом, он сильнее, чем она. Она говорит одно, но внутри совсем не такая. Жизнь здесь доконала бы ее.

Генри думал об этом, он запросто выкатился бы на рельсы под несущийся поезд ради любого из них. Без всяких рассуждений. Мальчик его сын. Нормально же иметь любимчиков, его собственный отец любил его больше, чем брата, так устроена жизнь. Он не сумел бы дать равного внимания обоим. Нет, вранье все это. Ты просто не хотел оставаться один и сделал свой выбор.

Рано или поздно мальчика пришлось бы отпустить, настало время последнего путешествия. В дом, где стариков в памперсах подмывают чужие люди. На пару недель примерно. Жизнь за жизнь. На лужайке у бывшего дома Паппи Кросса пасется олень, жив ли еще сам Паппи, дом выставлен на продажу уже двенадцать лет, сын его приезжал однажды, остановился в отеле, нанял кого-то срубить все деревья, даже молодые сосенки, по сорок долларов, продал лес на шахту, хоть какие-то деньги получил. Интересно, в курсе ли Паппи. Развалины дома среди пеньков, а скоро и следа не останется, на планете миллионы мест, подобных этому, и сейчас, и во все времена. Земля состоит из костей и руин. Из лесов и обратно в леса, прах из праха, и не знаешь, что тут было прежде тебя.