Антиквар - Марина Юденич Страница 73

Часы пробили полночь хриплым, надтреснутым боем.

Но вышло торжественно, будто обычная смена суток знаменовала нечто важное.

Звук долго вибрировал в доме, растекался по этажам, заполняя собой пространство.

Было все же что-то необычное именно в этих гулких ударах, хотя часы исправно били каждый час.

Было.

И оба они — Лиза с Игорем — ощутили это.

— Будто Новый год.

— Между прочим, действительно праздник.

— Праздник?

— Седьмое ноября.

— О Господи! Ты еще помнишь?

— Вы не отмечали?

— Кажется, нет. Хотя родители постоянно что-то праздновали. Гости в доме не переводились, и стол почти всегда был накрыт. Может, и седьмого ноября — тоже. Даже вероятнее всего.

— Мои праздновали. Пока жили в Союзе — дома.

Родители ходили на демонстрацию, возвращались с гостями — сразу за стол. А после, уже за границей, — помпезно. Посольский прием по случаю очередной годовщины… Публика нарядная. Мама в новом вечернем платье. Праздник! Какая, в конце концов, разница, что именно праздновали? Радостно было.

— Хочешь, сейчас начнем праздновать?

— Что именно?

— Наступившую ясность.

— Ну, до ясности еще далеко.

— Хорошо — пусть будет прояснение.

— Прояснение — можно. Спустишься в бар?

Игорь Всеволодович легко сбежал по ломаной мраморной лестнице, направляясь вниз к бару.

Теперь, когда чуть заметно рассеялся туман, окутавший в августе семьдесят восьмого страшную смерть родителей, на душе стало спокойнее. Потому что в поредевшей дымке проступили реальные человеческие образы.

И — вот что, пожалуй, было главным! — следом немедленно растворился в душе мистический ужас. Выскользнул незаметно, как встревоженная змея, из уютного, обжитого лежбища.

Игорь замешкался у бара.

Так неожиданно и ясно вдруг проступило в сознании — целых двадцать четыре года он все-таки боялся.

Не признаваясь себе и уж тем более близким.

Научившись заглушать страх, не замечать его днями, неделями, месяцами — но так и не расставшись с ним окончательно.

И еще он понял, механически выбирая в баре коньяк, доставая бокалы из буфета, тонкими ломтиками нарезая лимон, — страх его был столь живучим потому, что это был действительно мистический страх. Ибо двадцать четыре года он не знал и не представлял даже, чего именно следует бояться.

А вернее — кого.

Он и побежал от дружелюбных сыщиков, гонимый мистическим страхом, потому что решил, а вернее, почувствовал на подсознательном уровне — это снова оно ожило, подняло голову, зашевелилось, протянуло к нему неумолимые, безжалостные руки, все еще обагренные кровью родителей.

Теперь — слава Богу и благодарение подполковнику Вишневскому — оно растворилось во мраке ночных кошмаров.

Вернувшись с коньяком, он немедленно пересказал Лизе суть своего неожиданного открытия.

Она не удивилась:

— Ну, разумеется, именно это мы и собираемся праздновать! Однако не советую впадать в идиотское благодушие.

— Боже правый, Лизавета, ты хоть знаешь, кого сейчас цитируешь?

— Лемеха-старшего, а он, в свою очередь, вождя всех народов. Ну и что? Тираны иногда изъясняются очень точно. Именно идиотское благодушие. Мифическое «оно» действительно изрядно отравило твою жизнь, но на самом деле не могло сотворить ничего ужасного. Разве что к старости свести с ума. Что — вряд ли. А оставшиеся в живых сообщники или сообщник почившего в бозе убийцы, между прочим, вполне еще дееспособен. По крайней мере несчастную Щербакову благополучно отправил на тот свет. И неизвестно еще, на кого теперь точит зуб. Охраны, между прочим, у нас нет, дорогой. Только сигнализация, но, откровенно говоря, я не слишком ей доверяю.

— И тем не менее — честное слово, не рисуюсь — я совсем не боюсь. Хотя, быть может, ты и права — идиотское благодушие.

— Я, разумеется, права. Но — вот незадача! — тоже почему-то не боюсь. И это странно.