Черный ящик - Амос Оз Страница 73

– Карфаген разрушен. Ну и что из того, что разрушен. А если бы не был разрушен – что было бы? Беда совсем в другом. Беда в том, что здесь нет света. Куда ни двинься – на что-нибудь наткнешься.

На дне его чемодана я нашла пистолет. Отдала его Боазу, приказав запрятать подальше.

Осталось уже недолго. Скоро зима. Когда придут большие дожди, необходимо будет разобрать и спустить с крыши телескоп. Боазу придется отказаться от своих одиноких прогулок но Кармелю. Теперь у него не будет больше возможности исчезать на три-четыре дня, прочесывать поросшие лесом ущелья, исследовать заброшенные пещеры, спугивать ночных птиц из их гнезд, пропадать в зарослях кустарников. Не удастся ему спускаться к морю, чтобы поплавать на своем плоту, сделанном без единого гвоздя. Он убегает? Преследует кого-то? Ждет вдохновения от звезд? Рыщет в безлюдных просторах косноязычный гигант-сирота – в поисках утраченного лона, магически притягивающего его…

В один прекрасный день он отправится в свои странствия и не вернется. Пару недель друзья подождут его здесь, а затем, пожав плечами, исчезнут один за другим. Коммуна разлетится на все четыре стороны. Не останется ни одной живой души. Большая ящерица, лиса и гадюка вновь унаследуют дом, и вновь прорастет он дикими травами. Я останусь здесь в одиночестве – наблюдать за агонией.

А потом? Куда я пойду?

Когда я была маленькой девочкой, дочкой иммигрантов, сражающейся с остатками вызывающего насмешки акцента и следами манер, привезенных из иных мест, вдруг околдовало меня обаяние старых песен об Эрец-Исраэль, песен, которые тебе не знакомы, потому что ты приехал позднее. Мелодии, будившие во мне неясные желания, тайную женскую тоску, еще до того, как стала я женщиной. И сегодня я вздрагиваю, когда звучит по радио «Любимая земля отцов наших». Или «Жила-была девушка на Киннерете». Или «На холме». Словно издалека напоминают они мне клятву верности. Словно говорят: «Есть, есть Земля обетованная, но мы ее не нашли. Какой-то замаскировавшийся шутник-злодей затесался меж нами и сбил нас с пути, и вот в какой мерзости мы оказались. Уничтожено все, что нам дорого, и этого уже не вернуть. Тянуло нас к очаровывающим соблазнам, пока не заблудились мы начисто, – и завела нас тропа в болото, и тьма опустилась на нас». Помянешь ли ты меня в своих молитвах? Пожалуйста, скажи от моего имени, что я жду милосердия. Которое будет ниспослано и мне, и ему, и тебе. Его сыну. Ифат и моей сестре. Скажи в своих молитвах, Мишель, что одиночество, томление и тоска – они выше того, что в состоянии мы снести. А без них мы – как погасший огонь. Скажи, что хотели мы ответить любовью на любовь, да вот – ошиблись. Скажи, чтобы не забывали о нас. Скажи, что мы все еще мерцаем во тьме. Попробуй выяснить, как мы выберемся из этой тьмы. Где она, та обетованная земля.

Или нет. Не молись.

Вместо молитвы построй с Ифат «Башню Давида» из кубиков. Своди Ифат в зоопарк. В кино. Приготовь ей вашу яичницу-глазунью, сними пенки с какао, скажи ей: «Пей, Киш-Киш-Карья!» Не забудь купить ей к зиме фланелевую пижаму. И новые ботиночки. Не отдавай ее золовке. Думай иногда о том, как Боаз носит на руках своего отца. А по вечерам, когда возвращаешься ты из своих поездок, – сидишь ли ты в носках перед телевизором, пока не свалит тебя усталость? Засыпаешь одетым в кресле? Прикуриваешь сигарету от сигареты? Или сидишь ты у ног своего раввина и в молчании изучаешь Священное Писание? Купи себе теплый шарф. От меня. Не простудись. Не заболей.

А я стану ждать тебя. Попрошу Боаза смастерить широкую кровать из досок и набить матрас морскими водорослями. Без сна, с открытыми глазами, вслушиваясь в себя, мы будем лежать в темноте. Дождь будет стучать в окно. Ветер пройдется по кронам деревьев. Высокие громы прокатятся в сторону гор, на восток. И залают собаки. Если застонет умирающий, если пронзит его холодная дрожь и начнет бить острый озноб, мы сможем – ты и я – обнять его с двух сторон, пока не согреется он между нами. Если ты захочешь меня – я прильну к тебе. И пальцы его скользнут по нашим спинам. Или ты прижмешься к нему, и я стану ласкать вас обоих. Ведь ты вожделел издавна: слиться с ним и со мной. Слиться в нем – со мной, и во мне – с ним. Чтобы мы трое стали чем-то единым. И тогда с улицы, из темноты, через щели в жалюзи войдут ветер, дождь, море, облака, звезды – и в молчании накроют нас троих. А утром мой сын и моя дочь выйдут с плетеной корзинкой выкапывать редиску в огороде. Не грусти.

Ваша мама

* * *

Господину Гидону

Госпоже (в ответ на посланное мне письмо)

и дорогому Боазу

Дом Гидона, Зихрон-Яаков

С Божьей помощью

Иерусалим

4 день месяца мархешван 5737 (28.10.76)

Мир вам!

Так написано у нас в псалме «Благослови, душа моя, Господа» (Псалмы, 102):

«Жалостлив и милосерден Господь, долготерпелив и велик в благодеяниях. Не вечно будет Он гневаться и не век негодовать. Не по беззакониям нашим сотворил нам и не по грехам нашим воздал нам. Ибо, как высоко небо над землей, так велика милость Его к боящимся Его. Как далек восток от запада, удалил Он от себя преступления наши. Как милует отец сынов, так милует Господь боящихся его. Ибо знает Он, как созданы мы, помнит, что мы – прах. Человек – как трава, дни его – как цветок полевой, так отцветет он. Ибо пройдет над ним ветер, и нет его, и не узнаем более место его. Милость же Господня от века и до века над боящимися Его…»

Амен.

Михаэль Сомо