Устал рождаться и умирать - Мо Янь Страница 73

Дюжий ополченец и забившийся под машину Дяо Сяосань в силе друг другу не уступали, и шест у этих равных соперников ходил туда-сюда. Толпа, замерев, не сводила с него глаз. Хун Тайюэ наклонился и заглянул под машину. Многие по его примеру сделали то же самое. Страсть какие потешные! А хряк под грузовиком представлялся мне этаким непокорным разбитным молодцом. Наконец несколько сознательных вышли вперёд, чтобы помочь Ван Чэню. Я исполнился презрения к ним. Если по-честному, один на один драться надо, а то несколько человек против одной свиньи — куда это годится! Я переживал, что этим шестом хряка рано или поздно выволокут из-под грузовика, как выковыривают из земли большую редьку. Но тут послышался хруст, и вцепившиеся в шест мужчины повалились назад, попадав один на другого. На половинке шеста виднелся свежий срез в том месте, где Дяо Сяосань откусил его.

Толпа невольно взорвалась криками одобрения. Так обычно и случается: в малых проявлениях дурное и необычное вызывает неприязнь и вражду, а в больших — уважение и благоговение. Вот и поведение Дяо Сяосаня грандиозным не назовёшь, но за уровень пустякового оно уже перевалило. Кто-то засунул под машину ещё один шест, но снова донёсся хруст; храбрец отшвырнул шест, и только его и видели. Толпа загудела: кто предлагал застрелить, кто заколоть копьём, кто выкурить огнём. Секретарь Хун все эти изуверские предложения отмёл.

— Все ваши идеи — одно дерьмо, — помрачнев, заявил он. — Нам живых свиней приумножать надо, а не дохлых!

Кому-то пришла в голову мысль предложить самой смелой из женщин залезть под грузовик и почесать хряка. Мол, какой ни свирепый, а женщин, поди, тоже почитает. Почеши его женщина, может, всю свирепость как рукой снимет? Идея-то хорошая, но кого послать — вот вопрос. Тут подал голос Хуан Тун. Он оставался заместителем председателя ревкома, но никакой реальной власти не имел:

— Будет щедрое вознаграждение, найдутся и смелые женщины! Кто сумеет проникнуть туда и подчинить хряка, получит в награду три трудодня!

— Вот свою жёнушку и запусти! — бросил Хун Тайюэ.

Спрятавшаяся за спины других У Цюсян поносила мужа:

— Язык что помело, вечно накличешь беду на свою голову! Да я туда не то что за три, за триста трудодней не полезу!

В этот непростой момент из помещения, где готовили корм для свиней, рядом с общежитием свиноводов в дальнем конце абрикосовой рощи вышел Цзиньлун. Когда он появился в дверях, с обеих сторон его поддерживали сёстры Хуан. Пройдя несколько шагов, он отпихнул их, но они продолжали следовать за ним как личная охрана. За ними шла целая компания: Симэнь Баофэн с санитарной сумкой через плечо и Лань Цзефан, Бай Синъэр и Мо Янь. На запылённом лице Цзиньлуна застыло торжественное выражение; Лань Цзефан, Бай Синъэр и ещё десяток человек несли деревянные вёдра с кормом, я почуял его даже с заткнутыми ноздрями. Это было пюре из смеси хлопковых жмыхов, сухого батата, бобовой муки и бататовых листьев. Под золотистыми лучами солнца из вёдер поднимался молочно-белый пар, а за ним распространялся аромат. Ещё я заметил, как облачка пара вырываются из дверей того самого помещения. Шагали люди беспорядочно, но в то утро, добавлявшее немало торжественности, смотрелись как группа поддержки, доставляющая еду бойцам на передовой. Ну вот, сейчас эти изголодавшиеся имэншаньские свиньи, исхудавшие, как фанера, набросятся на еду, и начнётся у них счастливая жизнь. Хоть я происхождения благородного и водить с вами компанию ниже моего достоинства, но раз уж переродился свиньёй, ничего не поделаешь, как говорится, в каждом краю свой обычай. Мы с вами одной породы, братья и сёстры, позвольте же пожелать вам счастья, здоровья и хорошего аппетита! Желаю как можно быстрее приспособиться к условиям здешней жизни, больше гадить и мочиться, нагуливать больше веса во имя социализма. Как они тут выражаются, свинья — это завод по производству удобрений в миниатюре, да и вся она целое сокровище: мясо — это вкусные блюда, кожа идёт на выделку, щетина на щётки, из костей можно варить клей, даже желчный пузырь входит в состав лекарств.

— Вот и славно, — зашумела толпа, завидев Цзиньлуна, — сам кашу заварил, сам пусть и расхлёбывает! Сумел притащить этого дикого кабана из Имэншани, значит, найдёт, и как вытащить его из-под грузовика.

Хун Тайюэ предложил ему сигарету и сам дал прикурить. Сигарета от секретаря — почёт немалый, дело нешуточное. С побелевшими губами, кругами под глазами и взлохмаченной шевелюрой, Цзиньлун казался совершенно измотанным. Купив в Имэншани свиней, он потрудился на славу, приобрёл авторитет в глазах членов коммуны и снова завоевал доверие секретаря Хуна. Поднесённая секретарём сигарета, видать, тоже неожиданная честь. Цзиньлун положил наполовину выкуренную сигарету на кирпич — её тут же утащил, чтобы докурить, Мо Янь, — скинул выцветшую добела, заплатанную на плечах и рукавах старую военную куртку и остался в фиолетовой футболке с отложным воротником. На груди красовались большие, грубо намалёванные белой краской иероглифы «Цзинганшань». Засучил рукава, нагнулся и полез под машину. Его потянул за одежду Хун Тайюэ:

— Ты, Цзиньлун, гляди, не руби с плеча, кабан бешеный какой-то. Надеюсь, ты не причинишь ему вреда, и тем более не хочется, чтобы он тебе вред нанёс. Вы для нашей большой производственной бригады большая ценность, и тот, и другой.

Присев на корточки, Цзиньлун вглядывался под машину. Потом поднял и швырнул туда кусок черепицы. Я представил, как Дяо Сяосань с хрустом перекусил её, его маленькие глазки яростно засверкали, так что у людей мороз пробежал по коже. Цзиньлун поднялся, сжав губы и улыбаясь. Очень знакомое выражение: когда оно появлялось, значит, что-то задумал, и задумал нечто восхитительное. Он наклонился к Хун Тайюэ и что-то прошептал ему на ухо, словно боясь, как бы не услышал Дяо Сяосань. На самом деле опасался он напрасно: думаю, кроме меня, ни одна свинья на земле не понимает языка людей. Да и то, что я понимаю, — пример из ряда вон выходящий. Дело в том, что отвар старухи Мэн на Вансянтая на меня не подействовал, — иначе, выпив его, я как и все смертные, тоже начисто забыл бы всё, что было в прежнем перерождении. Лицо Хун Тайюэ расплылось в улыбке, и он, смеясь, похлопал Цзиньлуна по плечу:

— Ах ты негодник, надо же такое удумать!

Очень скоро — только полсигареты выкурить и успеешь — подбежала Баофэн с двумя белоснежными пампушками в руках. От набухших пампушек разносился густой винный аромат. Ага, вот что Цзиньлун задумал: хочет напоить Дяо Сяосаня, чтобы у того не осталось сил сопротивляться. Я бы на эту удочку не попался. Но Дяо Сяосань лишь свинья, дикой энергии хоть отбавляй, а вотумом не вышел. Эти пропитанные вином пампушки Цзиньлун и закинул под машину. «Ни в коем случае не ешь их, братишка, — бормотал я про себя, — не то попадёшь к людям в ловушку!» Но Дяо Сяосань, видимо, их таки съел, потому что на лицах Цзиньлуна, Хун Тайюэ и остальных разлилось ликование от удавшегося коварного замысла.

— Упал, упал! — захлопал в ладоши Цзиньлун.

Это старинное речение из классического романа, где грабители подмешивали в вино сонного порошка, обманом заставляли выпивать его, потом, хлопая в ладоши, кричали «Упал, упал!», и человек действительно падал. [151]Цзиньлун залез под машину и вытащил оттуда опьяневшего Дяо Сяосаня. Тот похрюкивал, мотая головой, и не оказывал сопротивления. Его подняли и занесли в один из новых загонов, который от моего жилища отделяла лишь стена. Эти два отдельных загона были предназначены для племенных хряков — ясное дело, Дяо Сяосаня для того туда и доставили. Мне это решение показалось абсурдным. В моём случае всё абсолютно закономерно — крепкие ноги, высокое и изящное тело, розовая кожа и белая щетина, короткое рыло и мясистые уши, поросёнок в самом расцвете сил — кого, как не меня, определять в племенные? Но этот Дяо Сяосань с его внешностью и телосложением, о которым вы, милостивые государи, уже имеете представление, — какое этот низкопородный экземпляр может дать потомство? Лишь через много лет я понял, что решение Цзиньлун и Хун Тайюэ приняли верное. В семидесятые годы прошлого века, когда товаров было недостаточно и ощущалась серьёзная нехватка в поставках свинины, людям больше всего по вкусу было жирное мясо, тающее во рту. Но теперь, когда уровень жизни становится всё выше и выше, народ становится более разборчив в еде, домашние животные уже не устраивают, им диких подавай. И потомство Дяо Сяосаня вполне можно продавать как природных диких свиней. Но об этом потом.