Унесенные войной - Кристиан Синьол Страница 72

— Тогда я съезжу и испрошу его, — сказала Паула, решив не отступать.

Ей не удалось добиться встречи с супрефектом Усселя, но ей был назначен прием у его секретаря, который немного обнадежил ее:

— Напишите заявку, и мы доведем ее до его ведома.

— Когда?

— Как только представится возможность. Знаете ли, у нас есть и более срочные вопросы. И кроме того, потребуется согласие Дирекции Санитарной и Социальной помощи, Общественных работ, в общем, всех государственных органов.

— Это займет много времени?

— Вероятно, около года, но нет гарантии, что ваша просьба будет удовлетворена: достаточно одного мнения против, и господин супрефект не сможет ответить удовлетворительно.

— Я подожду, — произнесла Паула, — но через год вернусь.

Она ушла вне себя, но все так же решительно настроена. Чтобы развеять гнев, Паула нанесла визит своему дедушке Матье, который, как она знала от Шарля, своего дяди-преподавателя, недавно пережил инфаркт, и, как и каждый раз, знакомясь с членами своей семьи, почувствовала себя лучше. Матье приходился братом Люси, бабушке, к которой она была так привязана. Люси вновь говорила с ней через него, и Паула была под сильным впечатлением. Его мимика, взгляды, неторопливая манера разговаривать были такими же, как у его сестры, хотя они прожили абсолютно разные жизни. В этом сходстве Паула с удивлением замечала некое постоянство, глубинную идентичность, каждый раз глубоко волновавшие ее. Среди своей семьи, в этих местах, она, казалось, начинала понимать, кто она такая и какой смысл ей надо придать своей жизни. С течением времени ей все очевиднее становилось, что она не может продолжать работать по профессии, которую не выбирала, пользоваться деньгами, которые сама не заработала. Ее жизнь, ее дело должны были создаваться ее собственными руками, даже если придется платить за это высокую цену.

Паула так и написала матери, попросив найти другую управляющую магазином в Париже. Таким образом, в конце месяца, когда Паула возвратилась на улицу Суффрен, встревоженная Элиза уже поджидала ее там.

— Чем ты планируешь заниматься? — спросила мать скорее обеспокоенно, чем рассерженно.

— Пока еще не знаю. Но я точно знаю, что больше не могу делать, — ответила Паула.

— Что же?

— Я больше не хочу продавать мебель, даже прекрасную мебель, даже если она стоит баснословных денег.

— А на что ты будешь жить, пока не найдешь другую работу?

— У меня остались некоторые сбережения.

— На какое время?

— На то, которое понадобится.

И, поразмыслив, Паула добавила:

— К тому же я уйду из твоей квартиры и буду снимать комнату на свое имя.

— Но что на тебя нашло, в конце концов? Все, что я делала до сегодняшнего дня, было для тебя, чтобы ты жила счастливо, я уже говорила тебе и думала, что ты меня поняла.

— Так и есть, я живу хорошо, но не счастливо.

Паула бросила на мать вызывающий взгляд и добавила:

— Ты знаешь почему?

— Полагаю, ты мне скажешь.

— Потому что я еще не решила, чем буду заниматься в жизни. С самого моего рождения ты думаешь за меня, работаешь за меня, решаешь за меня. Но есть нечто, чего ты не сможешь сделать за меня: прожить мою жизнь.

Элиза посмотрела на дочь с удивлением, затем опустила голову. Она быстро вытерла слезы в уголках век, поднялась и сказала:

— Договорились. Ты сможешь жить сама, раз ты об этом так красиво говоришь, но ты быстро поймешь, что это не так легко, как ты полагаешь.

И, помешкав, уже выходя из комнаты, она добавила:

— К счастью, в этот день я буду рядом.

Лето 1966 года выдалось неприветливое, непрерывно шел дождь, что дало Матильде повод не задерживаться надолго в Пюльубьере. К тому же, если бы там не было Пьера, она бы туда вообще не поехала, так много времени отнимало у нее Движение за планирование семьи. Часть ее боя была выиграна — ассоциация добилась разрешения для женщин на использование противозачаточных таблеток. Теперь необходимо было прийти на помощь всем тем, кто в этом нуждался, объяснить, как действует таблетка, и особенно — как ее получить по медицинскому рецепту. Самыми заинтересованными были женщины из необеспеченных семей, часто многодетные матери, но также молоденькие девушки, не решающиеся сообщить матерям о слишком далеко зашедших отношениях со своими возлюбленными. Как раз для них аборт превращался в настоящую драму и был значительным риском. Потому Матильда полагала, что ее задача не была выполнена до конца: она победит только тогда, когда будет легализировано прерывание беременности, но за это придется еще долго бороться, и женщина это знала.

В конце августа Матильда была вызвана в кабинет инспектора академии и удивлялась, что тому могло понадобиться. Прошлой осенью она была назначена директором и не ждала ничего большего, чем достижение высокого профессионализма на своем новом посту. Приближаясь к зданию Инспекции академии, где была назначена встреча, женщина спрашивала себя, в чем же будут состоять изменения в программе или методиках этого года, разработанные выпускниками Национальной школы администрации из министерства. Добравшись на место, она с удивлением обнаружила, что была в коридоре одна, хотя обычно тут можно было повстречать коллег.

Очень важная и заносчивая секретарша, давно знакомая ей, не заставила ждать. Она с серьезным видом отвела Матильду в кабинет инспектора, мужчины с острым лицом, серыми волосами и в очках с тонкой оправой, пенсия которого была не за горами. Он усадил Матильду, и той сразу же не понравилось, как он на нее смотрел, будто она в чем-то провинилась. Но в чем она могла провиниться? Она никак не могла придумать ответ, когда инспектор со вздохом начал говорить с ней голосом скорее печальным, чем агрессивным:

— Я вызвал вас, мадам Бартелеми, чтобы напомнить вам несколько основных принципов нашего устава.

Матильда никак не могла понять, к чему он клонит.

— Вам прекрасно известно, — продолжал инспектор, — что люди, находящиеся на государственных постах, должны вести себя скромно.

— Мне это действительно известно, — подтвердила Матильда, — и я полагаю…

— Погодите, — тут же перебил ее огорченно инспектор, — люди на службе у государства, кем вы и являетесь, не так ли, также обязаны полностью посвящать себя выполнению своих функций.

Матильда начинала понимать, и какое-то болезненное чувство стало подкатывать к горлу.

— А как мне кажется, вы не уважаете ни то, ни другое правило, несмотря на полученное в прошлом году продвижение по службе.

— Что вы имеете в виду, господин инспектор? — безжизненным голосом спросила Матильда.

— Я хочу сказать, что вы проповедуете идеи, идущие наперекор законам Республики в рамках ассоциации, не имеющей отношения к вашим функциям.