Уроки итальянского - Мейв Бинчи Страница 72

— Я уже сказал: он больше не будет с нами работать.

— А может, он не смог приехать потому, что попал в аварию или его ребенка увезли в больницу?

С какой стати Лу решил защищать человека, с которым ни разу и словом-то не перемолвился, даже наоборот, испытывал к нему сильнейшую неприязнь? Если бы не этот дурак в куртке, Лу больше не находился бы на крючке Робина, поскольку уголовники уже подыскали для себя новый «склад». В голове Лу родилась мысль, удивившая его: а ведь он может продолжать занятия в группе, тем более что они ему нравятся. Он может даже поехать вместе со всеми в Италию, куда Синьора собирается вывезти группу следующим летом. И уже не нужно будет притворяться, дрожать от страха. Никто ничего не сможет доказать. Кладовка в пристройке, где проходили занятия итальянским, оказалась идеальным местом для хранения незаконного товара. Никто ничего не заметил бы и не узнал, а ему не предъявили бы никаких обвинений, — одним словом, все сошло бы гладко, если бы этот идиот в куртке с капюшоном забрал оставшиеся коробки в прошлый четверг.

— Его наказание будет заключаться в том, что он больше никогда не получит работы. — Робин с сожалением покрутил головой.

И тут для Лу забрезжил свет в конце туннеля. Он понял, как выбраться из тупика и навсегда отделаться от Робина. Нужно заключить с ним сделку, предложив: «я выручу тебя в последний раз, а потом ты навсегда оставишь меня в покое». Выполнить это, конечно, непросто, но необходимо. Тем более что у Лу есть ключ от пристройки.

— Робин, это твоя машина?

— Конечно, не моя, и ты это знаешь. Я одолжил ее у друга, чтобы привезти телевизор вам с Сьюзи. А ты вот ломаешься. — Громила сидел за рулем надувшись, словно обиженный ребенок.

— В таком случае полицейские сейчас за тобой не следят, — констатировал Лу. — У меня родилась мысль. Возможно, из этого ничего не выйдет, но попробовать надо.

— Выкладывай, — приказал Робин, и Лу рассказал ему свой план.

Была почти полночь, когда Лу въехал в школьный двор. Задним ходом он подогнал «форд стейшн» к пристройке, огляделся по сторонам и вошел внутрь. Четыре коробки стояли там, где и раньше, — в кладовой. Они выглядели так, будто в них и впрямь угнездились бутылки с вином, хотя на них не было никакой маркировки. Одну за другой Лу осторожно вынес их на улицу, а потом, кряхтя от натуги, извлек из багажного отделения огромный телевизор и втащил его в класс. Этот аппарат со встроенным видеомагнитофоном был настоящим произведением искусства. На ящике цветными карандашами, купленными в круглосуточном магазине, он написал послание: «Виоп Natale a Lei, Signora, е a tutti». [57]

Итак, у вечерних курсов по итальянскому языку теперь будет свой телевизор, а коробки наконец вызволены из плена. На машине Робина он отвезет их в условленное место, где этот груз быстро и молча заберет и перегрузит в другую машину другой человек. Лу с любопытством подумал: что это за люди, которых можно моментально вытащить из дома в рождественскую ночь. Он надеялся, что никогда не станет одним из них.

Синьора, вероятно, первая увидит телевизор. Интересно, как она отреагирует? А может, первым его обнаружит этот одержимый Тони О'Брайен, который днем и ночью обшаривает школу? Они до конца жизни будут ломать голову над тем, откуда в школьной пристройке взялся этот агрегат. Ведь он мог быть куплен в любом из дюжины магазинов, где продаются подобные товары. По коробке определить его происхождение невозможно. Когда начнут наводить справки, то быстро выяснится, что телек не ворованный, потом все будут гадать, строить догадки, но до истины так никогда и не докопаются, и со временем эта загадка канет в Лету. В конце концов, из школы ведь ничего не украли. Скорее наоборот.

Даже дотошный мистер О'Брайен со временем перестанет об этом думать. А у школы будет великолепный телевизор и видеомагнитофон.

Но, когда Робин обратится к Лу с очередной просьбой, тот обязательно что-нибудь напортачит, и его накажут так же, как мужчину в куртке с капюшоном: ему больше никогда не поручат ни одного задания, и он наконец-то сможет жить собственной жизнью.

Рождественская ночь прошла, наступило утро. Лу чувствовал себя измотанным до предела. Он зашел в дом родителей Сьюзи, где его напоили чаем и угостили куском праздничного пирога. На заднем дворе играли в шахматы Синьора и Джерри.

— Ты только погляди! — восхищенно зашептала ему в ухо Сьюзи. — Джерри играет в шахматы! Он уже знает все фигуры и как они ходят. Чудеса, да и только!

— Синьора! — окликнул Лу.

— О, Луиджи? — Она была искренне рада их встрече.

— А мне на Рождество подарили такой же брелок, как у вас, — сказал он. На самом деле он купил брелок утром в скобяной лавке. Эти безделушки продавались повсюду.

— Такой же, как у меня? В виде совы? — Вежливая Синьора никогда не оставляла без внимания обращенные к ней слова, даже если это была сущая глупость.

— Ага. Можно мне взглянуть на ваш? Я хочу посмотреть, действительно ли они одинаковые.

Она вынула брелок из сумки и протянула Лу, и тот, делая вид, что сравнивает, незаметно подменил один брелок другим. Никто и никогда не вспомнит этот незначительный эпизод. Сейчас он переведет разговор на другие темы, и разговор о брелоке навеки изгладится из памяти тех, кто его слышал.

— Господи, Лу сегодня трещал, не закрывая рта, прямо как сорока, — проговорила Пегги Салливан, когда они с Синьорой умывались перед сном. — Помните, как раньше говорили про болтунов: «Этому человеку сделали прививку иглой от граммофона»? А как, интересно, надо говорить сегодня, ведь нынче — одни только CD и магнитофоны?

— Да, я помню это выражение. Однажды я пыталась объяснить его смысл Марио, но в переводе оно, как и многие другие, утратило свой смысл, и он так и не понял, что я имею в виду.

Это был момент откровения. Пегги никогда не осмеливалась задавать этой странной женщине вопросы о ее личной жизни, но сейчас Синьора, похоже, была настроена на откровенность.

— Скажите, Синьора, а вам не хотелось встретить Рождество с собственной семьей? — спросила Пегги.

Вопрос не смутил Синьору. Она ответила с готовностью, обстоятельно и разумно, как всегда отвечала на вопросы Джерри:

— Пожалуй, нет. Это было бы неестественно. Кроме того, в последнее время я довольно часто виделась со своей матерью и сестрами, но ни одна из них не предложила мне встретить Рождество вместе с ними. У них — своя жизнь, свои привычки. Я выглядела бы среди них белой вороной, во всем чувствовалась бы фальшь, и всем было бы не по себе. Но зато я ощущала себя великолепно, встречая праздник здесь, в вашей семье.

Синьора выглядела совершенно спокойной, даже невозмутимой. На шее у нее висел медальон, которого Пегти раньше не видела. Сама она не спросила, откуда он у нее появился, и другие постеснялись. Никто не осмеливался лезть к этой женщине в душу.