В предчувствии апокалипсиса - Валерий Сдобняков Страница 71

Приказы не обсуждаются. Я явился в администрацию, а там интересная картина. Демократы, а я считался в области представителем демократической волны, ходили по коридорам пьяными и праздновали победу. Работники старой администрации ходили пьяными с горя. Периодически встречаясь в районе туалетов или в коридорах, они пытались друг с другом подраться. В приёмной уже сидели и ждали меня представители всех силовых структур – прокурор, начальники УВД, ФСБ, пограничники, таможенники. Все они мгновенно присягнули на верность, сказав, что это гениальное решение Президента, и они просто не мыслили другой власти, как только подчиняться мне. Отныне готовы выполнять любое распоряжение «партии и Правительства». Я их немного успокоил, сказав, чтобы продолжали работать, и пока никаких дополнительных распоряжений не будет. Отслеживайте ситуацию. Правда, ситуация была на диво спокойной, совершенно предсказуемой.

B. C. Так вот я и хотел сказать – что же губернатор обращался к армии, будто на улицы вышли толпы народа, начались погромы, и ещё что-нибудь произошло в этом роде. Ведь события 1993 года – делёж власти, грызня верхушки – почти не затрагивали интересы (насущные) большинства людей. Потому и всё население страны на эти события так пассивно прореагировало, осталось почти безразличным к произошедшему.

В. П. Сейчас ретроспективно анализируя ту ситуацию, я понял, в чём была разница между тогдашними патриотами и демократами. Ключевая разница заключалась в следующем. Патриоты считали, что, взяв власть, они и сами смогут ограбить Россию. Демократы же были уверены, что без помощи Запада ограбить Россию даже теоретически невозможно. А то, что Россию надо грабить, в этом убеждении сходились и те и другие.

B. C. Кстати, история нашего патриотического бомонда это наглядно подтвердила.

В. П. Конечно, все они теперь при бизнесе. Даже пламенный борец памфлетист Проханов, когда его прикупили (и, вернее всего, Чубайс), начал писать панегирики в его адрес.

B. C. Можно вспомнить и громадные его интервью с Борисом Березовским в «Завтра», и очерк о замечательной нефтяной империи Ходорковского…

В. П. Да, конечно. Кто заплатит, тому и служат. Но это большая тема, о ней при возможности поговорим отдельно. А на самом деле меня больше всего поразило, когда я пришёл в губернаторский кабинет (сам он в это время был в Москве и прилетел оттуда только на следующий день), – это кипа распоряжений «президента» Руцкого, переданных по факсу, в том числе расстрельный список. В нём был перечень тех лиц, кого нужно расстрелять в случае окончательного захвата власти в Амурской области.

B. C. На самом деле существовал такой документ?

В. П. Абсолютно! Это было официальное распоряжение. В нём говорилось – направляем вам для сведения, что такие-то по стране приговорены к расстрелу. Что касается области, то если вы считаете нужным список дополнить, дополняйте. Мы их расстреляем тоже. Правда, до области у них руки так и не дошли, но такой карт-бланш местным властям совершенно официально давался. Как теперь говорят – без всяких дураков. Руцкой в июле перед предстоящими событиями специально прилетал именно в Амурскую область. Там находится, я не выдаю секретов, сейчас об этом все знают, дивизия стратегических бомбардировщиков. Их зона ответственности – Тихий океан до Гавайских островов. Они отслеживали движение тихоокеанского флота США. И когда Руцкой, как крыса, загнанная в угол, кричал в радио-эфир: «Лётчики, летите бомбить Кремль», – он обращался именно к лётчикам Амурской дивизии. Руцкой ранее с командиром этой дивизии служил в одном полку и был довольно близко знаком. Поэтому гражданская война была на пороге, и Ельцин абсолютно правильно её пресёк. Другого пути просто не было. Не расстреляй он Белый дом (он и так-то Грачёва еле-еле заставил это сделать), ещё неизвестно, чем бы всё могло закончиться. Вообще, заговорщики, так их назовём, допустили две ключевых ошибки. Первая – это составление расстрельного списка и рассылка его по стране как доказательство, что они серьёзно готовы взять власть в свои руки. Но это не главное. Эта ошибка могла ещё пройти.

B. C. Но те люди, которые знали, что находятся в этом списке, ведь прекрасно понимали – другого пути, как в своём сопротивлении идти до конца, у них просто нет. Им терять было нечего.

В. П. В списке было где-то до трёхсот фамилий, не так много. Правда, его пополняли до последнего часа, даже тогда, когда уже шёл штурм здания. Всё писали, кого расстреляют. Но это ладно, полбеды. А вторую и главную ошибку они совершили, когда сместили силовиков. Когда Грачёв был министром обороны у Ельцина, а Верховный совет назначил своего. То же – с министром МВД Ериным, ну и т. д. Иными словами, действующих силовиков поставили перед дилеммой – или они теряют должности и, скорее всего, свои жизни, или они, защищая Ельцина, одновременно защищают свои привилегии и своё существование. Но ведь пишет Ельцин в своих воспоминаниях, что и после этого Грачёв ещё долго не соглашался выполнить приказ о расстреле парламента, требовал от Президента письменного распоряжения.

B. C. Во всей этой истории с расстрелом очень много тёмного, такого, что, я думаю, никогда до конца не будет раскрыто. И главное – куда делись, растворились снайперы с крыш? Кто расстреливал безвинных людей? Куда исчезли трупы убитых?

В. П. Да, да… Но если бы тогда не сместили силовиков, а наоборот, их наградили, повысили, то всё могло бы обернуться иначе. Но не хватило ума. В этом отношении показателен случай, когда Руцкой стал губернатором и закупил комбайны для Курской области, то ради экономии средств распорядился из Ростова в Курск их перегнать своим ходом. В итоге комбайны пришли полностью разбитыми. Вот примерно в этом же плане он распоряжался и в Белом доме во время противостояния с Ельциным. К тому же, оказался элементарным трусом. Помните, когда его арестовывали альфовцы, он дрожащими руками в прямом эфире показывал автомат и повторял, как заклинание: «Он у меня в смазке, я не стрелял».

B. C. Да, это был, конечно, позор. Я помню ту волну стыда за генерала, что окатила меня, когда смотрел этот репортаж. Безоружные люди по его призыву положили свои жизни, а эта «тварь дрожащая» элементарно думала лишь о своей шкуре.

В. П. Это был позор. Руцкой обязан был застрелиться. Как, кстати, и Макашов.

B. C. Здесь с вами трудно спорить, но давайте вернёмся к губернаторству. Вот вы пришли, взяли власть и…

В. П. Всё надо было начинать сначала, формировать команду.

B. C. Хорошо, что чиновники не вставляли палки в колёса, не бастовали. Жизнь в области шла своим чередом. Смена власти прошла эволюционно.

В. П. Я посмотрел, как бы они побастовали. Власть или сильная, или её совсем нет. Слабая власть – это нонсенс. Чиновник же – человек предельно зависимый и, соответственно, предельно трусливый. Следующий, а по сути, первый день своего губернаторства, я посвятил тому, что выслушал доклады силовиков, а затем фактически приводил к присяге 28 глав районных администраций. 10 минут на каждого. Область большая, больше объединённой Германии.