Билли Батгейт - Эдгар Доктороу Страница 71

А потом я подумал, что ничего странного нет, что это обычное распределение ролей между ними, я имею в виду роли мозга и тела, и пока мистер Шульц жив, мистер Берман будет думать за него и говорить то, что мистер Шульц от него ожидает, и тут уже не важно, жив мистер Берман или умер. Мистер Берман, конечно, был жив, но именно эта мысль пришла мне тогда в голову. Правда, похоже, я сам это их двуединство и разрушил. Я положил голову на стол рядом с головой мистера Бермана и сейчас расскажу, что он сказал; трудно даже предположить, сколько времени у него заняло, чтобы округлить свой голос для каждого слова, произнести его, а потом отдохнуть, тщательно выискивая остатки дыхания, — так человек ищет в кармане деньги, которые куда-то запропастились. Ожидая, я изучал расплывшиеся колонки чисел на разбросанных по столу лентах арифмометра. Там было очень много чисел. Я читал слова по его губам еще прежде, чем слышал их. Мне очень трудно передать, какая немыслимая доверчивость заключалась в тех словах. Он еще говорил, когда раздались далекие завывания полицейских сирен. Мистер Берман потратил столько усилий на произнесенные слова, что, закончив говорить, тут же умер.

— Направо, — сказал он. — Три три. Дважды налево. Два семь. Дважды направо. Три три.

Когда я понял, что мистер Берман умер или снова умер, я подошел к мистеру Шульцу. Он лежал с закрытыми глазами и стонал, словно начинал понимать, что произошло; мне не хотелось дотрагиваться до него, мокрого, слишком живого, чтобы прикасаться к нему, но я заставил себя сунуть пальцы в кармашек его жилета, нащупал ключ и вытащил его, а потом вытер окровавленную руку о жилет; в кармане его брюк я нашел четки и вложил их ему в руку; полицейские машины одна за другой подъезжали к дому; я снова добрался до туалета и через оконце снова вылез наружу, острая боль опять полоснула по ребрам и лодыжке; из переулка мне было видно, что улица заполняется светом и бегущими людьми, прибывали все новые машины, подождав пару минут, я шмыгнул в толпу и постоял немного в портале радиомагазина на противоположной стороне улицы, наблюдая, как выносят на носилках их тела, накрытые простынями; из двери вышел бармен, который говорил что-то полицейским детективам, а потом они вынесли на носилках опутанного трубками мистера Шульца; санитар держал над ним бутылку с кровяной плазмой; ярко полыхали фотовспышки, фотографы выбрасывали использованные лампы, лампы разбивались с треском, похожим на выстрелы; люди, вышедшие поглазеть на случившееся в пижамах и халатах, нервно вздрагивали и смеялись; «скорая помощь» с мистером Шульцем медленно отъехала, завывая сиреной; люди бежали за ней, заглядывая в заднее стекло; убийства возбуждают людей, приводят их в благоговейное волнение, сродни религиозному; увидев убитых на улице, молодые люди возвратятся в постель и займутся любовью; некоторые перекрестятся и поблагодарят Бога за то, что он даровал им эту оцепенелую жизнь; старики начнут беседу за чашкой горячей воды с лимоном, поскольку убийства — это иллюстрации к проповедям, которые надлежит анализировать, обсуждать и смаковать; они говорят робкому об опасностях бунта, на убийства смотрят, как на кратковременные явления Бога, поэтому прихожанам они доставляют и радость, и надежду, и праведное удовлетворение, впоследствии об убийствах говорят годами с каждым, кто готов слушать. Я пробрался на угол, а потом по боковой улице быстро пошел прочь; обыскав ближайшие пару кварталов и не найдя ничего, я отошел еще на пару кварталов дальше и таким образом на Трентон-стрит обнаружил «Роберт Адамс» — четырехэтажный отель из светлого кирпича с ржавыми пожарными лестницами. Я легко проскочил мимо спящего за конторкой дежурного и дохромал до четвертого этажа; найдя по бирке ключа, взятого из кармана мистера Шульца, нужный номер, я открыл его комнату.

Свет горел. В гардеробе за одеждой стоял маленький сейф, меньше того, который я видел в убежище под Онондагой. Сразу открыть его не удалось. В комнате витал запах его одежды, его сигар, его ярости; руки у меня дрожали, от боли к горлу подступала тошнота, потребовалось несколько минут, чтобы выполнить комбинацию: направо до тридцати трех, дважды вокруг налево до двадцати семи и два вращения обратно направо до тридцати трех. Внутри маленького сейфа лежали пачки денег, перетянутые резинками, — осязаемые воплощения всех тех чисел на лентах. Я выгреб их оттуда и сложил в элегантный чемоданчик из крокодиловой кожи, который Дрю Престон выбрала для мистера Шульца в первые дни их счастливой жизни на севере штата. Банкноты заполнили его до верха, я получал громадное удовольствие от этой воплощенной геометрии чисел. Великая спокойная радость распирала мне грудь, меня переполняла благодарность Богу, я понял, что не совершил ошибок и не прогневал Его. Защелкнув замки, я услышал шаги людей, бегущих по лестнице старого отеля. Я запер сейф, завесил его одеждой мистера Шульца, вылез из окна и поднялся вверх по пожарной лестнице; ночь 23 октября 1935 года я провел на крыше отеля «Роберт Адамс» в Ньюарке, штат Нью-Джерси; я то рыдал, то всхлипывал, как несчастный сирота, и, наконец, когда в предрассветных сумерках вдалеке на востоке стали различимы ободряющие очертания Эмпайр-стейт-билдинг, я заснул.