Лондон. Прогулки по столице мира - Генри Воллам Мортон Страница 71

4

Недавно мне пришлось показывать Вестминстерское аббатство знакомому иностранцу. Вскоре я выяснил, что этот человек не имеет никакого представления об английской истории. Будучи гражданином ЮАР, он многое знал о многочисленных и второстепенных правителях из региона мыса Доброй Надежды и южно-африканской провинции Наталь периода девятнадцатого века, но практически не имел представления о великих мировых общественно-политических движениях и их основоположниках.

Поэтому сложно было решить, как показывать ему аббатство, правильно расставив при этом акценты. Я подумал, что лучше всего рассказать об истории возникновения монастыря, о святом Эдуарде, о Генрихе III, и постарался сделать это как можно интереснее. Приехав в аббатство, мы осмотрели могилу Неизвестного солдата и часовню возле нее, которая служит напоминанием о трагических событиях нашего времени — о гибели на войне миллиона молодых британцев; затем долго стояли, восхищаясь потрясающим видом от центрального нефа собора до его восточного окончания. Гость обрадовал меня, сказав, что это одно из самых прекрасных зданий, которые он когда-либо видел.

Я обратил его внимание на то, что замечают немногие, — западная оконечность нефа, где мы стояли, построена на два века позже, чем восточная часть, однако более ранний стиль архитектуры так точно скопирован, что трудно различить, где заканчивается работа времен Генриха III и начинается уже принадлежащая эпохе Ричарда II и Генриха V. Необычно здесь то, что строители более позднего времени работали не в том стиле, который был в моде, а намеренно копировали архитектуру прежних дней.

Потом мы направились к усыпальнице святого Эдуарда. Здесь я попросил своего друга обратить внимание, что гробница Эдуарда Исповедника располагается в центре придела, в окружении всех монархов Плантагенетов со времен Генриха III, за исключением двоих, похороненных в другом месте. Затем я отметил удивительный вид самого надгробия. Ничего подобного не существовало в аббатстве, да и во всей Англии. У него был настолько иноземный облик, как если бы это был памятник византийскому императору или Саладину, восточный стиль подчеркивался азиатским ковром, подвешенным над надгробием и маскирующим деревянное основание. Захоронение, не отличающиеся от тех, которые Эдуард Исповедник, должно быть, видел в древних мечетях в Турции.

Пока мы все это рассматривали, подошли две женщины и молодой человек, который хорошо поставленным голосом гида произнес, к моему удивлению: «Теперь полюбуйтесь надгробием Эдуарда Исповедника, которое настолько великолепно, что не нуждается в комментариях. Этот шедевр англосаксонского искусства…»

Однако, сказал я про себя, это столь естественно — ошибочно считать средневековый византийский шедевр англосаксонским. Искусство к англосаксам шло с Востока. Насколько же молодой человек был прав и в то же время ошибался!

Не случайно создается впечатление, будто эта жемчужина византийского стиля просто перенесена с того места, где она изначально находилась, откуда-нибудь из средневекового Рима или Константинополя. Аббат Варэ, находившийся в Риме, когда строительство церкви приближалось к концу, вернулся в Англию с итальянскими рабочими, среди которых был Петер из семьи Космата, мастер по мозаике. Мы никогда не узнаем, попросил ли Генрих III аббата найти иностранного художника, который сумеет спроектировать усыпальницу духовного отца, или же сам аббат, побывав в церквях Святого Клемента, Святой Пракседы и Святой Пуденцианы, был так вдохновлен мозаикой, что его энтузиазм убедил короля нанять итальянцев. Но существует странный факт: по прошествии двадцати лет, познакомившись с лучшим в современной французской церковной архитектуре, Генрих III решил поместить главную драгоценность, для восхваления которой предназначалось величественное сооружение, внутри сокровищницы, столь же поразительной, как возглас «Kyrie Eleison!» посреди богослужения на латинском языке.

Усыпальница Эдуарда Исповедника стала одной из величайших чудотворных святынь Средневековья, каковой являлась и в более ранние, норманнские времена. Полагая, что паломники будут продолжать посещать надгробие, предусмотрели места для уединения, по три с каждой стороны и по одному с каждого конца, где могли преклонить колени те, кто пришел за исцелением к останкам святого Эдуарда.

Объяснив все это своему приятелю и увидев, что его интерес не исчез, я столкнулся с проблемой представления Плантагенетов, которыми мы были окружены, человеку, у которого их имена не вызывали никаких ассоциаций.

— Возьмем, например, всех этих королей и королев в том порядке, в котором они были захоронены вкруг надгробия Эдуарда Исповедника, — предложил я. — Первый, разумеется, сам Генрих III. Давай подойдем и взглянем на его могилу.

Мы остановились у надгробия Генриха III и увидели бронзовое изваяние благородного расточителя, возлежащего перед нами. Носки элегантных туфель выступали из-под бронзовой королевской мантии.

— Пешком, — сказал я, — и босой, в монашеском облачении король шел от собора Святого Павла до аббатской церкви Святого Петра и держал над головой хрустальный фиал с каплей крови Спасителя, присланной ему из Иерусалима. Он шел под балдахином, и два епископа, по одному с каждой стороны, поддерживали его под руки. Так он прошел через благоговейно замолкшую толпу, падавшую ниц за его спиной. Потом говорили, что «он не сводил взгляда с Крови Христа и слезы катились из глаз его». Таков был человек, построивший эту церковь.

Затем мы подошли к надгробию, следующему после могилы Генриха, где покоилась королева Элеонора Кастильская, похороненная в аббатстве через восемнадцать лет после кончины своего свекра. Она была женой старшего сына Генриха, Эдуарда I. Надгробие изображало степенную и привлекательную женщину, волосы которой спадали по обеим сторонам лица из-под изящной короны. Левой рукой она прижимала к груди цепочку, обвивавшую шею.

— Ты слышал когда-либо о королеве, которая вместе с мужем отправилась в крестовый поход к Священной Земле и отсосала яд из раны, причиненной стрелой? — спросил я.

На лице гостя отразилось смутное воспоминание.

— Думаю, да, — ответил он.

— Так вот она — королева Элеонора Кастильская. Это память о ней увековечена на Чаринг-Кросс. Когда она умерла в Линкольншире, опечаленный Эдуард воздвиг двенадцать памятных крестов, по одному на каждом месте, где останавливался траурный кортеж на пути в Лондон. Деревня Чаринг стала последней остановкой. И обрати внимание на чугунную калитку, с чередой трезубцев на навершиях, похожих не то на языки пламени, не то на клумбу крокусов. Вечером в канун дня святого Андрея, в годовщину ее смерти, двести восковых свечей насаживают на зубцы, и они горят каждый год уже на протяжении двухсот лет.

Следующее королевское захоронение принадлежало мужу Элеоноры, Эдуарду I. Он покоился по другую сторону от Генриха III. Прошло семнадцать лет, прежде чем он последовал за супругой в могилу. Он вел войны с язычниками, валлийцами и шотландцами. Он изгнал из Англии евреев и продолжал устройство страны на английский манер, начавшееся при его отце. Он так часто пропадал на войне, что Элеоноре, для того чтобы хоть как-то с ним видеться, приходилось большую часть жизни проводить в военных лагерях. Ее дети рождались в самых разных, удаленных от тихой дворцовой жизни местах, один ребенок родился в Акре, в Палестине. Во время войны в Уэльсе, в могучем замке Карнарвон Эдуард встретился с валлийскими вождями, и те согласились покориться правителю, который не говорит ни по-английски, ни по-французски, полагая, что он назначит главенствовать одного из них. Но Элеонора уже нашла решение, и Эдуард, передав вождям своего трехмесячного сына, потребовал и получил почет, и таким образом появился первый принц Уэльский.