Там, где трава зеленее - Наталия Терентьева Страница 71

Я улыбнулась. Женька талантлив от Бога. Причем его талант — не только собственно лицедейство — клоунада, страсти напоказ, перевоплощение. Главный его талант — необыкновенное обаяние. Вокруг него всегда как будто повышается температура — если вокруг холодно. И дует свежий ветерок, если на улице жара. Когда с ним говоришь по телефону, становится хорошо, не от каких-то его слов, а просто потому, что говоришь. Почему же тогда… Я не решилась ни отвечать себе на вопрос, ни даже толком его сформулировать.

— Приходите, Ленусенька, буду надеяться и ждать. Пригласительные возьми у администратора. Целую.

— Спасибо, Женя…

— Кстати, я совсем забыл тебе на даче сказать… вспоминаю каждый день перед сном, какую замечательную сказку ты Варьке рассказываешь. Почему ты ее не запишешь?

— Да ладно, Жень…

— Не ладно! Запиши-запиши! Прекрасные добрые герои, такие коллизии… Попробуй издать…

— Хорошо, я попробую.

— Напиши. Покажешь мне. Ладно? Целую, жду вас.

Я положила трубку рядом с собой и чуть подождала. А вдруг — раз уж такой вечер встреч сегодня… Вдруг еще кто-то позвонит… Но именно он и не позвонил.

Ночью я проснулась, будто меня кто-то толкнул. Мне не спалось и не спалось. В голову лезли сожаления и размышления. А если бы я приехала жить в Митино и расположилась там с хозяйством… То он бы прогнал нас еще раньше… А если бы я не увезла вещи с дачи… То он бы снес их все в подвал… Или ближе к лету стал бы предлагать приехать. Он бы резвился в городе с котятами, а я бы растила Варьку и малыша в животе. Мы бы дышали свежим воздухом, срезали в букеты тюльпаны, растили бы бегонию, пеларгонию, розы и лилии. И плакали бы. Сейчас мы тоже плачем, я плачу, а Варька все порывается поговорить о папе. Но розы не растим.

Любовь — невероятный обман, придуманный Создателем для продления жизни во времени. Зачем ему, Создателю, это понадобилось, он не удосужился нам рассказать. Прости, Господи, не сочти за роптанье и недовольство. Я восхищена тем, как продуманно создан человек, как спрятан мозг так надежно, что сложно его пощупать и увидеть. Что душа спрятана еще надежнее — ее невозможно найти. Она здесь, где-то здесь моя душа — там, где я. Та самая, которая весит 21 грамм. В момент смерти именно на столько уменьшается вес человека.

Но где она? Где то, из-за чего мне дана моя короткая, мучительная и прекрасная жизнь? В сердце? В голове? Вокруг меня — как невидимая оболочка?

Когда Варе было три года, она спросила Александра Виноградова:

— Что такое душа?

— Это вот посередине, — ответил тогда Александр Виноградов.

— Душа — чтобы любить, — очень серьезно объяснила папе маленькая Варя.

Я восхищена тем, как кто-то продумал всю сложнейшую систему функционирования организма, как просчитал месяцы, необходимые для формирования человеческого зародыша и плода, годы, требующиеся для окончательного формирования готового к размножению организма. Зубы, рассчитанные на сорок лет, все ткани организма, стареющие ровно в положенное им время — можно чуть убыстрить или замедлить — на год-два, если очень постараться — на десять-пятнадцать лет. Но не на сто лет! Белковый организм не может просуществовать двести лет! Сложная хрупкая система перестает функционировать, сбивается, ломается, гниет и останавливается. Если еще что-то успел за этот срок, кроме воспроизведения себе подобного, — о чем-то подумать и поделиться результатами с другими — хорошо. Не успел — твои сложности.

Я не ропщу, Господи. Просто я поняла однажды, что почти всю свою короткую жизнь промаялась с Александром Виноградовым, вернее, в его отсутствие, — чтобы родить Варю. Выходит, так. Иного смысла в этом не вижу. И потом еще ровно столько же — чтобы зачать следующего. Теперь мне предстоит долгие годы любить их и бояться за них — то есть маяться и страдать от каждой их боли, каждой ошибки, каждой царапинки. И я не хочу, категорически не хочу и не могу любить кого-то еще! Моя душа просто не выдержит этой муки. Ведь придется страдать. Другой любви, по крайней мере к мужчине, я не знаю.